Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон

Едва мы свернули на Мейз-хилл, как ревущая толпа позади нас увидела то единственное, что могло взвинтить их до предела.

Вверх по улице с другой стороны двигались сыновья Тоби и сухопутные «клещи» нашего похода. Еще три сотни, точно таких же, как и мы: белые ленты, пылающие факелы и палки, задранные в воздух. Оглушительное «ура» вырвалось из обеих толп, когда они хлынули навстречу друг другу и обнимались, словно братья, некогда разлученные, но теперь воссоединившиеся в радости. Они прыгали и кривлялись, орали и хохотали, пили из чужих бутылок, с любовью братались. Ибо есть у толпы истинная и единственная в своем роде особенность: когда одна встречает другую, идущую с той же целью, азарт от прибывшего подкрепления и горячее чувство собственной правоты творят чудеса посильнее любого пойла, толкая их вперед, безжалостных и абсолютно решительных.

Это, и не только. Во-первых, это лишает толпу последних остатков разума, и теперь особая ненависть к «анархистам» и «предателям» в доме № 208 начала расползаться, охватывая всю Мейз-хилл. Вверх и вниз по улице полетели камни и комья земли, зазвенели разбитые окна.

— Спасайте адмирала! — крикнул Тоби, и мы с Сэмми и ребятами Тоби подхватили клич. — На двести восьмой, парни! — ревел он, и достаточное число наших головорезов прислушалось, чтобы толпа хлынула вперед.

И вот он, центральный в коротком ряду из трех домов, трехэтажный, с подвалом, выходящий на парк. Дом № 208 был увенчан дополнительным этажом с двускатной крышей. Несколько окон уже были выбиты, и — бах! бах! бах! — когда я добрался туда, с первого этажа ударили пистолеты, и люди, корчась, повалились на землю.

— А-а-ах! — взвизгнул один прямо у моих ног. — Мама! Мама! — кричал он, разрывая на себе одежду в поисках раны.

В животе у него была дыра, и он был уже не жилец. Он стонал и плакал, его шляпа с белой лентой была втоптана в грязь, а из разорванного живота его вырвало кровью и джином.

— У-р-р-гх! — рыдал он. — Ах, матушка моя, матушка…

Но сотни людей вокруг взревели от ярости, и я пробился вперед, когда грохот ног понесся дальше, к парадной двери дома № 208.

Там меня впечатало в полотно двери, ирландские безумцы теснили меня до самых подмышек, и со всех сторон градом сыпались кулаки и палки, молотя по упрямой двери.

Хорошо в моем положении в тот момент было то, что я был вне поля зрения стрелков, непрерывно паливших с первого этажа. Теперь между ними с их огнестрельным оружием и толпой с ее булыжниками и обломками кирпичей шла яростная перестрелка. Плохо же было то, что дверь была из прочного дуба, и не было очевидного способа ее выломать. А я к тому времени и сам обезумел, обезумел от желания прорваться внутрь и покончить с этим делом.

*

Слайм взбежал по лестнице на предостерегающий крик. В гостиной на первом этаже полдюжины его людей вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что приближается по улице. Островки света от уличных фонарей делали немногое, лишь обозначая линию тротуара, в то время как тусклое красное зарево и глухой, низкий гул голосов говорили им, что надвигается нечто большое и угрожающее.

— Прочь! — сказал Слайм, протискиваясь вперед. Он рывком поднял раму и высунулся, чтобы посмотреть на улицу. — Черт побери, — сказал он, — чернь на улицах! И чего им надо?

Он откинулся назад и увидел встревоженные лица своих людей.

— Это не обязательно имеет к нам отношение, ребята, — сказал он. — Просто держитесь подальше от окон и дайте этим ублюдкам пройти. Бог знает, чего они хотят. — Он решительно подтолкнул одного из мужчин к двери. — Это не твой пост, парень! — сказал он. — Возвращайся на свое место. — Он рыкнул на остальных. — Будьте вы прокляты! Что с вами такое? Никогда не видели толпу? — Он прошелся по ним своей терновой тростью. Несильно, но достаточно, чтобы их взбодрить и разогнать по местам. Сделав это, он пошел искать Сару.

Она уже поднималась по лестнице, выглядя взволнованной, но все еще спокойной.

— Что там? — спросила она. Рев толпы теперь был отчетливо слышен даже внутри дома.

Он пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он, — но держись подальше от окон.

— Это может быть он? — спросила она. — Флетчер?

— Сомневаюсь, — ответил он. — Не представляю, как он мог поднять толпу. У него здесь нет друзей.

— Тем не менее, — сказала она, — я пойду к нашей пленнице и лично возьму ее под свою опеку. Если нам придется торговаться, я хочу, чтобы она была у меня под рукой.

— Сара, — внезапно сказал он, — уходи через черный ход, сейчас же! Я присмотрю за домом. Если поспешишь, сможешь пересечь поля, прежде чем они доберутся сюда. Возьми с собой старуху Коллинз, она за мужика сойдет.

Она на мгновение с недоумением посмотрела на него.

— Ты останешься здесь? — спросила она. — Зачем?

— Неважно, — сказал он. — Беги, сейчас же!

— Но ты же сказал, что это не он.

— Да, но я не уверен.

— Тогда почему бы нам не бежать обоим?

— Сара, — сказал он, видя, что она играет с ним, даже сейчас. — Я хочу, чтобы ты ушла. Я останусь здесь и займу их. Так они не станут ни за кем гоняться.

— А не безопаснее ли мне будет здесь? — спросила она.

— Нет, — ответил он, — они либо вышибут дверь, либо подожгут дом. Их сотни, а я готовился к одному или двум.

— Но если я убегу, а ты останешься, что будет с тобой?

— Это мое дело, — сказал он, — и мое удовольствие. — Под нарастающий вой толпы он отбросил последние остатки сдержанности. — Я знаю, что ты обо мне думаешь, моя девочка, но ни один мужчина не тронет и волоска на твоей голове, пока жив Сэм Слайм.

— Beau chevalier, sans peur, sans reproche, — сказала она и поцеловала его в щеку. Сэм Слайм не знал французского и на этот раз не смог прочесть выражение ее лица.

— Не насмехайся надо мной, девка, — сердито бросил он. — Просто убирайся, пока можешь.

— Нет, — сказала она, — даже если бы и могла, а я думаю, теперь уже слишком поздно. Я хочу, чтобы ты убил Джейкоба Флетчера, и я хочу это видеть.

— О, Христос! — сказал он, когда раздался звон разбитого стекла. — Поднимайся наверх! — сказал он. — Охраняй свою заложницу, если так надо, но не лезь в это!

Бах! — выстрелил пистолет. Затем еще полдюжины. Люди теперь боялись за свои жизни, и ничто не могло остановить их стрельбу. Он бы и сам приказал им стрелять. Из толпы вырвался яростный вой, и из окон полетело еще больше стекла.

— Иди! — крикнул он и буквально вытолкал ее вверх по лестнице. Она рассмеялась и побежала на чердак.

Сэм метнулся в гостиную, теперь клубившуюся пороховым дымом. Вокруг него люди заряжали и забивали шомполами оружие для следующего залпа. Снаружи улица представляла собой море колышущихся голов и плеч и ревущих глоток. В ночи вспыхивали факелы, и один или два были брошены вперед, чтобы, описав ревущую дугу и оставляя за собой шлейф дыма и искр, с треском удариться о фасад дома. Огонь! Это было излюбленное оружие толпы. Жги, грабь, круши — но никогда не забывай жечь! Слайм сбежал вниз и крикнул своим людям, чтобы они наполнили ведра водой из насоса на кухне, но в тот же миг возникла более непосредственная опасность. Парадная дверь, сдерживавшая толпу, внезапно загудела и треснула, когда что-то нанесло по ней чудовищный удар снаружи.

— Дэнни! Джимми! — крикнул он. — И все остальные! Ко мне, вниз — они вламываются!

Слайм отшвырнул свою драгоценную терновую трость и выхватил тесак, пробуя большим пальцем лезвие двухфутового изогнутого клинка.

Хрясь! Парадная дверь снова содрогнулась. С нее посыпалась пыль и хлопья краски. Хрясь! И тупой конец чего-то черного, покрытого комьями земли, пробил дыру в середине двери. Из толпы донеслось одобрительное «ура», и доски и филенки двери с треском подались внутрь под напором дюжины тел. Люди повалились друг на друга, сражаясь за право прорваться внутрь. Сэм Слайм сжал свой короткий меч и приготовился к бою, а за ним — Дэнни, Джимми и те из его людей, у кого хватило духу.

В гуще толпы, в самых первых рядах, Слайм увидел очень большого человека. Он узнал Джейкоба Флетчера и с твердой решимостью убить его бросился вперед.