Ложная девятка. Пятый том - Аристарх Риддер
Чазов попытался найти разумный выход:
— Борис Николаевич, давайте будем объективны. Профессор Башуров — один из лучших травматологов страны. Если он говорит, что стационар не нужен, может быть, стоит ему доверить?
— Евгений Иванович, — настаивал Топорнин, — я не подвергаю сомнению квалификацию Владимира Николаевича. Но представьте заголовки западной прессы, если что-то пойдет не так: «Советские врачи недооценили травму русского гения». Мы не можем себе этого позволить.
Стрельцов, который до этого момента сдерживался, наконец взорвался:
— Борис Николаевич, это же абсурд! Вы хотите держать здорового парня в больнице из-за того, что кто-то где-то что-то подумает?
— Эдуард Анатольевич, — холодно ответил Топорнин, — вы последний человек, который имеет право что-то говорить в этой ситуации. Именно ваша безответственность привела к этой ситуации.
Лицо Стрельцова покраснело:
— Моя безответственность? Я принял тренерское решение, основанное на…
— На чем? — перебил его Топорнин. — На желании любой ценой обыграть «Спартак»? На неспособности признать, что команда может выиграть и без Сергеева?
Сайкин почувствовал, что ситуация накаляется, и попытался вмешаться:
— Товарищи, давайте не будем…
— Нет, Валерий Тиммофеевич, — резко сказал Топорнин, — пора расставить точки над «и». Эдуард Анатольевич поставил под угрозу не только здоровье Ярослава, но и серьезные государственные интересы. И теперь еще смеет что-то требовать!
Стрельцов поднялся с места:
— Борис Николаевич, вы зашли слишком далеко! Я всю жизнь в футболе и я знаю делаю!
— Знаете? — язвительно спросил Топорнин. — И что же вы выиграли, по большому счёту? Валентин Козьмич оставил вам команду которая выиграла кубок страны и кубок кубков. И сейчас вы точно так-же эксплуатируете его наследие. И откровенно говоря вы едете на Сергееве!
— Борис Николаевич! — попытался остановить его Чазов, так как совещание всё дальше скатывалось в какую-то базарную свару, но Топорнин уже не слышал:
— Вы — тренер-неудачник, который завидует успеху своего игрока! Именно поэтому вы так легкомысленно отнеслись к его здоровью!
Малофеев встал с места:
— Борис Николаевич, это уже переходит границы…
— Нет! — рявкнул Топорнин. — Не переходит! Этот человек по своему легкомыслию едва не разрушил карьеру величайшего таланта! Лицо Стрельцова стало мертвенно-бледным:
— Как вы смеете…
— Смею! — продолжал Топорнин. — Потому что вижу насквозь таких, как вы! Неудачники, которые не могут простить другим успеха! Вы завидуете восемнадцатилетнему мальчишке, который добился того, о чем вы могли только мечтать!
Сайкин попытался заступиться:
— Борис Николаевич, Эдуард Анатольевич хороший тренер, команда его любит…
— Валерий Тимофеевич, не защищайте его! — отмахнулся Топорнин. — Этот человек — скрытый вредитель! Он подсознательно хотел навредить Сергееву, потому что не может смириться с чужим успехом!
Прояев возмутился:
— Борис Николаевич, это несправедливо! Эдуард Анатольевич…
— Анатолий Георгиевич, и вы хороши! — перебил его Топорнин. — Врач команды! Должны были запретить Сергееву играть! А вместо этого пошли на поводу у этого… — он указал на Стрельцова, — этого завистника!
Стрельцов еле стоял на ногах, его качало как боксера который только что получил тяжёлый удар, дыхание стало тяжелым. Состояние грогги, вот на что это было похоже:
— Борис Николаевич… вы не имеете права… Я отдал футболу всю жизнь…
— Отдали? — хохотнул Топорнин. — И что получили взамен? Ничего! А теперь хотите потопить того, кто реально что-то значит!
Топорнин подошел ближе к Стрельцову:
— Знаете, что я думаю? Вы просто не выносите того, что восемнадцатилетний парень затмил всех наших заслуженных ветеранов! Что он уже добился больше, чем вы за всю карьеру!
Сайкин встал с места:
— Борис Николаевич, остановитесь! Вы заходите слишком далеко!
— Нет, Валерий Тимофеевич! — не унимался Топорнин. — Пора сказать правду! Этот человек поставил под угрозу проект, над которым мы работали годы! Из-за его безответственности может сорваться сделка на миллионы! И все из-за чего? Из-за зависти к семнадцатилетнему гению!
Стрельцов вдруг схватился за грудь левой рукой. Его лицо исказилось гримасой боли:
— Не могу… — простонал он. — Сердце…
— Еще и комедию разыгрывает! — фыркнул Топорнин. — Думает, жалостью…
Но Башуров уже бросился к Стрельцову:
— Это не комедия! Острый коронарный синдром!
Стрельцов попытался сделать шаг, но ноги не держали. Он начал оседать, продолжая держаться за грудь:
— Не могу дышать…
Чазов выскочил из-за стола:
— Немедленно вызывайте кардиологическую бригаду!
Сайкин побледнел:
— Эдуард Анатольевич! Что с вами?
Стрельцов упал на ковер, и Башуров тут же начал оказывать первую помощь. Опытные руки расстегнули воротник рубашки, проверили пульс:
— Пульс слабый, неритмичный. Острый инфаркт миокарда.
В кабинете началась суета. Прояев помогал Башурову, Малофеев метался по комнате, Чазов говорил по телефону с больницей. Сайкин стоял над упавшим Стрельцовым с искренним ужасом на лице. Только Топорнин остался в стороне, бледный и растерянный.
— Как быстро прибудет бригада? — спросил Башуров у министра.
— Пара минут максимум, — ответил Чазов. — Это же Минздрав, у нас всегда дежурит кардиологическая бригада.
Через несколько минут в кабинет ворвались врачи с носилками и аппаратурой. Молодой кардиолог быстро осмотрел Стрельцова:
— Острый инфаркт миокарда. Госпитализация в реанимацию. Немедленно.
Пока медики готовили Стрельцова к транспортировке, Чазов подошел к Топорнину:
— Борис Николаевич, думаю, стоило бы быть поосторожнее со словами.
Топорнин впервые за весь день выглядел растерянным:
— Евгений Иванович, я… я не думал… Просто эмоции…
— Эмоции до добра не доводят, — сухо заметил министр.
Стрельцова вынесли на носилках. Прояев поехал с ним в больницу. Малофеев тоже собрался уходить, но Чазов остановил его:
— Эдуард Васильевич, нам еще нужно закончить с основным вопросом.
В кабинете стало тихо. Тяжелая атмосфера конфликта сменилась неловким молчанием.
— Итак, — произнес Чазов, — возвращаемся к вопросу о лечении Сергеева. Думаю, после происшедшего ситуация изменилась. Владимир Николаевич, что вы рекомендуете с медицинской точки зрения?
Башуров колебался:
— Евгений Иванович, медицинских показаний для длительного стационара по-прежнему нет. Но… учитывая обстоятельства…
Топорнин, оправившись от шока, снова заговорил, но уже тише:
— Евгений Иванович, несмотря на… происшедшее… моя позиция не изменилась. Мы не можем рисковать. Сергеев должен получить максимальное лечение.
Сайкин тяжело вздохнул:
— Борис Николаевич прав. После всего, что произошло, любые сомнения в качестве лечения будут восприняты крайне болезненно. И в Турине, и в других местах.
Чазов понял, что борьба проиграна. Политические соображения пересилили медицинскую логику:
— Хорошо. Владимир Николаевич, Сергеев остается в