Моя чужая новая жизнь - Anestezya
— Напиши по-русски «Ершово», «Звенигород».
Чёрт, ну и названия, язык же можно сломать. И охота было Фридхельму учить русский. Нет, в свете войны это полезное решение, но он же изначально собирался учить для того, чтобы, видите ли, читать русских классиков в оригинале.
Девчонка молча протягивает мне тетрадный листок и смотрит при этом как на последнего идиота. Я и чувствую себя таковым — даже не понимая русского видно, что аккуратно выведенные буквы совсем не похожи на небрежно начёрканные на листке, который я нашёл.
— Что-то ещё, герр лейтенант? — спрашивает она, и я в который раз поражаюсь, как в ней уживается эта вежливая почтительность и безрассудство, толкающее на дерзости, за которые по хорошему давно пора наказать.
Хотя что я ей могу сделать? Вон сколько под замком сидела — и всё нипочём. Да и надо признать её выпады всегда бьют точно в цель. Уж кем-кем, а дурой она конечно не была. Наоборот, для девчонки только окончившей школу, я бы сказал, у неё слишком широкий кругозор. Я старался быть справедливым, всё-таки несолидно взрослому мужчине строить козни девушке. Ладно, её маскарад можно списать на то, что она испугалась, лишившись привычного комфорта и безопасности. Даже её отрицательное отношение к войне я бы смог понять. Всё-таки женщины более милосердны и мягкосердечны. Но вот её отношения с Фридхельмом — это то, с чем я не собираюсь мириться. Вовсе не потому, что ревную, как заявила эта маленькая зараза. Ну, разве что немного. Меня не устраивало то, что Фридхельм всё больше попадает под её влияние. Он несколько месяцев скрывал, что она девушка. В детектива, видите ли, играть вздумал, сам всё проверил и успокоился, а мне до сих пор дурно от мысли, сколько дел она бы успела наворотить, окажись действительно шпионкой или партизанкой. То, что он ударил меня, тоже стало неприятным открытием. Никогда, даже в детстве мы не дрались. Даже если я ловил его на очередной выходке. Я мог ругаться, встряхнуть его как нашкодившего кота, но никогда не бил. Перед глазами тут же вставала картина — яростный рык отца: «Посмей ещё раз меня ослушаться, дрянной мальчишка!» — тяжёлый звук затрещины, слёзы в уголках глаз Фридхельма, красный след отцовской руки на бледной коже. Нет, никогда я не ударю его, даже в ответ. Возможно я действительно сейчас на него давлю, но привычку защищать так легко не отбросить. А защищать есть от чего. Эрин не та девушка, которая ему нужна. Ну почему он не мог влюбиться в такую как Чарли — милую, рассудительную, открытую девушку? Или даже как Грета. Она конечно немного легкомысленна, но во всяком случае не подбивает никого на опасные «подвиги». У Фридхельма и так беда с правильным восприятием действительности. Только-только начал понимать, что то, что пишут в книжках, и то, что происходит в реальной жизни, это разные вещи. И что хорошего в том, что он теперь слушает во всём Эрин? Несмотря на внешность невинного ангелочка с открытки она такое вытворяет. Вон и винтовками швырялась, и в драку не побоялась влезть, и в плен умудрилась попасть. Ещё и хватило наглости бросать мне в лицо обвинения, что я лезу в их отношения. Влезу, если надо, ещё не раз. Да любая другая девушка со стыда бы сгорела, если бы её полуголую застали в недвусмысленной ситуации, а эта даже не покраснела. Я представил лица родителей, когда брат приведёт к нам эту девицу, и невесело усмехнулся. Мать, может, и попытается свыкнуться с такой невесткой, ведь она любит Фридхельма и этим все сказано. А вот отец… Тот в первую очередь расспросит о её семье, и тут начнётся. Чтобы нашу благородную арийскую кровь портила полукровка? Будет скандал, это однозначно. А оно мне надо? Я и так постоянно словно на передовой. Найти верный тон с отцом, убеждая его, что Фридхельм взялся за ум; вовремя перехватить и задушить в начале очередную авантюру братца; в сотый раз успокоить мать, что Фридхельм в порядке, и я надёжно присматриваю за ним. Нет, не хватало в этот бедлам притащить ещё и Эрин. Нужно как-то избавиться от неё, пока всё не зашло слишком далеко. Не в буквальном смысле конечно же. Хотя в наше время достаточно озвучить всего лишь несколько подозрений, мол не согласна с режимом фюрера или оказывала помощь евреям. Но нет, я придумаю приемлемый повод, чтобы отправить её из своей роты.
* * *
Только попав на фронт, я осознал, насколько быстро может лететь время. Всё меняется так быстро, что на долгие размышления и копание в душе просто нет времени. Уже через пару дней я перестал изводить себя предстоящими объяснениями с гауптманом. Когда придет время, тогда и решим как быть дальше, а сейчас есть много других насущных проблем. За подступы к Москве велись ожесточённые бои, и в любой момент русские могли атаковать Ершово. Мои парни патрулировали соседнюю деревню и прилегающий участок леса, никак не пересекаясь с людьми Штейнбреннера. Я тоже старался поменьше торчать в штабе, не желая лишний раз сталкиваться с штурмбаннфюрером. Мало приятного ежедневно видеть в его глазах насмешливое напоминание о своей провальной ошибке. И мне не нравилось, что там целыми днями сидит Эрин. Она конечно не настолько безрассудна, чтобы дерзить командиру отряда СС, а там кто его знает. Меня больше беспокоили его расспросы, откуда появилась столь юная переводчица. Файгль худо-бедно поверил в её трогательную историю, так же как и я. В основном из-за симпатий к «Карлу». Да и за несколько месяцев всё-таки убедились, что она не подосланный враг. Но Штейнбреннер не должен узнать, что она на четверть русская. Иначе не поздоровится ни ей, ни мне за то, что знал и проявил непростительную снисходительность. Эти партийные на полном серьёзе убеждены, что есть высшие и низшие расы. Что евреи, русские, цыгане должны быть уничтожены.
— Я сам неплохо
