Моя чужая новая жизнь - Anestezya

Штурмбаннфюрер выглядел в лучших традициях русского военного кино. Высокомерная морда кирпичом, цепкий взгляд и обманчивая велеречивость. Штейнбреннер время от времени бросал на меня такие взгляды, что хотелось стать невидимкой. Хотя он был безупречно вежлив со мной в отличие от того же Вилли, который по-прежнему обращался со мной как строгий препод с раздолбайкой-студенткой. Но, во-первых, мне не нравилось, что он как бы невзначай пялился в бумаги, которые я переводила. Естественно, я теперь работала без всяких выкрутасов, тем более списки лекарств и интендантские расчёты на содержание госпиталя — не самая важная информация, а, во-вторых, этот эсэсовский хрен постоянно задавал мне каверзные вопросы. Причём такие, на которые я понятия не имела как ответить.

— Ваше мужество достойно уважения, фройляйн. Не каждая дочь решилась бы ехать в чужую страну, чтобы поддержать родителей, — Господи, что он несёт? — Но надеюсь, путешествие в СССР не помешало вам хранить верность традициям своей страны? Вы состоите в «Союзе немецких девушек»? Так, по крайней мере название знакомое. Кое-что я когда-то читала, кое-что слышала от Чарли и Хильлегард. На мой взгляд типичная секта, где промывали мозги молодым девкам. Мол, ваше дело быть здоровыми племенными кобылами, безупречно вести дом и бла-бла-бла.

— Конечно, — правильный ответ тут может быть только один, и надеюсь, он от меня отвяжется.

— Что будет после Третьего Рейха? — с лёгкой улыбкой спросил он, пристально глядя мне в глаза. Что, что? Пиздец вашему Рейху через четыре года, вот что. Но тут я оказалась подкована. Слышала в каком-то фильме подходящие случаю пафосные фразы.

— Тысячелетний Рейх будет существовать вечно, — на этот раз пронесло, если конечно он не начнёт выспрашивать дальше всю эту партийную муть.

И с чего это Вилли смотрит на нас с таким видом, будто забыл дома выключить утюг? Та-а-ак, кажись, начинаю хоть что-то понимать. Этот перестраховщик, видимо, побоялся озвучить Штейнбреннеру мою версию появления на фронте, что в общем-то правильно. Неужто пошёл по моим стопам и наплёл с три короба? Похвально конечно, но мог бы хоть предупредить меня, чтобы наши версии не разнились.

— И всё же как вы оказались здесь, фройляйн Майер? Вы вряд ли могли быть призваны на службу, учитывая юный возраст и отсутствие специального образования.

— Я пришла как доброволец, — снова нацепив маску простодушной идиотки, я невинно улыбнулась этому дотошному гаду.

— Мне остаётся только гордиться тем, что в нашей стране есть такие самоотверженные девушки, — меня ни разу не успокоила его покровительственная улыбка.

Самый настоящий змей. Смотрит так холодно-расчётливо, как не снилось даже нашему ледышке-Файглю. Самое разумное было держаться от этого упыря как можно дальше, что было, увы, невозможно, пока мы не свалим из этого злосчастного Ершово. А тут ещё Вилли устроил мне проверку. Я конечно совсем уж идиотом его не считала, несмотря на то, что мне многое сошло с рук, но одно дело в общем-то заслуженная пощечина, а другое дело проворачивать у него под носом такие подставы. С удовольствием или без, но он без колебаний отправил бы меня на расстрел. В этом я не сомневалась, несмотря на его довольно гуманное отношение к гражданским.

— Напиши по-русски «Ершово».

Да пожалуйста. Тебе ведь и в голову не придёт, что я писала те каракули, как курица левой лапой. — Что-то ещё, герр лейтенант?

Ну надо же, неужели стало стыдно за то, что копаешь под меня? Во всяком случае, что-то похожее мелькнуло в его взгляде.

— Продолжай работать с бумагами из госпиталя, — он смял листок и, когда проходил к своему столу, небрежно бросил в печь бумажный комок.

Мало того, что я теперь постоянно чувствовала себя как Штирлиц в логове гестапо, так ещё я почти не видела Фридхельма. Казарма у них была у чёрта на куличках, где-то в бывшем монастыре. Может, это и к лучшему — я всё ещё не теряла надежды, пользуясь моментом, смыться. По крайней мере, не видя его каждый день, мне будет легче решиться. Я и так затянула, бесконечно всё обдумывая и просчитывая. А мы сейчас как раз близко к Москве. Срываться с места в карьер при том, что вокруг сплошь немцы, было по-прежнему мягко говоря страшно. С другой стороны когда оно будет по-другому? Сейчас же меня ещё останавливали вполне естественные опасения. Как я смогу продержаться несколько дней на морозе, не превратившись при этом в сосульку? И где прятаться, если немцы устроят облаву, а они её устроят. Может, внаглую угнать машину? Но это я конечно дала маху — караульные тут же засекут угон, и далеко я не уеду. Думать о том, какие будут в мою сторону санкции, не хотелось от слова совсем. Вилли бы жестить может и не стал, а вот Штейнбреннер в прямом смысле слова кровь по капле выпустит и на пазлы покромсает. И тем не менее нужно уже на что-то решаться.

— Герр штурмбаннфюрер, доставили обед, — в дверях замаячил какой-то солдатик.

В казармах нашим важным шишкам жрать статус не позволяет, так что в штаб регулярно моталась «курьерская доставка». Я тоже относилась к элите, ибо не дело молоденькую девчушку гонять обедать хрен знает куда. Я выглянула в окно, особо конечно ни на что не надеясь, но мало ли? Может солнечный мальчик придумал предлог смыться в деревню. И не сдержала дурацкой улыбки, заметив знакомую фигуру. Вон помогает разгружать контейнеры. Засмотревшись, я невольно представила, как бы Фридхельм смотрелся в моём мире. Заменить форму на джинсы и пуховик, военный грузовик — на машину с лейблом пиццерии, и помечтать, что сейчас мы поедем в какую-нибудь уютную кофейню, потом будем до одури целоваться под мягким светом фонаря. И чтоб вокруг падали мягкие снежинки, а не вот этот вот не-хочу-знать-минус-сколько мороз. Потом уже можно завалиться в уютное и безопасное тепло квартиры и дать, как говорится, волю страсти… Вот только в моём времени я бы вряд ли обратила внимание на такого мальчишку.

Штейнбреннер, казалось, с головой закопался в изучение каких-то бумаг, и я по-тихому вышла во двор. Фридхельм пока ещё меня не заметил, и я не удержалась от детской выходки. Подкралась к нему сзади и закрыла глаза руками.

— Ты надолго?

— Наверное нет, — Фридхельм сжал мои ладони. — Ну куда ты выскочила почти раздетая?