Фантастика 2025-149 - Сергей Хардин

После чего, дойдя до саней вытащил из них пару мешков с провизией и направился в дом. Мужчинка, лежащий на топчане, уже пришел в себя и молча наблюдал за моими действиями хмурясь и строя мне страшные рожи, будто собирался меня этим напугать. Я между тем, не обращал на него никакого внимания. Точнее говоря, конечно поглядывал, но продолжал заниматься своими делами.

В первую очередь, закрыл люк, ведущий в погреб к золотому запасу, затем выйдя из дома притащил пару охапок дров, и растопил печь. Подхватив ведерко и железный прут отбитый кузнецом под пешню, спустился к реке, и десятком ударов обновил прорубь, пробитую, возле другого берега, как раз в том месте, где из под воды бил подводный ключ, наверное благодаря этому, зачерпнутая здесь вода, всегда казалась мне гораздо вкуснее, взятой в любом другом месте на этой речке. Поднявшись к домику, увидел извивающегося на топчане мужчину, пытающегося освободиться от стягивающих его пут. Посоветовал ему не шалить.

— Ты благородие, только себе хуже делаешь, узлы стягиваешь. А толку от твоих барахтаний никакого. Так и рук можно лишиться.

Решил, пока не открывать перед ним всей правды, а поиграть в простого деревенского паренька. Хотя по большому счету это было неважно. Отпускать его на волю я не собирался. Но было чертовски интересно, куда он намылился. Вдруг действительно предложит, что-то дельное, чего я упустил, по незнанию местных реалий. И я лучше сменю свой маршрут на что-то более реальное, чем то, о чем думал раньше. Мужчина зыркнул на меня недобрым взглядом, до дрыгаться перестал, так ничего и не произнеся. Я между тем, раскочегарил печку, вскипятил воду, и заварив чаю, присел к столу. В доме уже было ощутимо теплее, и потому я скинул меховую безрукавку, оставшись в одной рубашке. Присев к столу, налил себе в кружку горячего чая, и достав из принесенной сумки каравай хлеба, положил его на стол, предварительно расстелив там чистый рушник. Отрезав ножом краюху хлеба, с удовольствием, с улыбкой поглядывая на лежащего на топчане мужчину, начал вприкуску пить чай. На мгновение задумавшись, поднялся с места, и дойдя до мешка с провизией. Достал из нее какую-то банку с нарисованной рыбой и вернувшись к столу, слегка косясь на пленника, стал удивленно разглядывать банку.

То с каким удивлением я ее разглядывал, вызвало на лице пленника презрительную усмешку. Мол, деревня, лапотник, небось в первые в жизни консервы увидел. Только что на зуб не пробует. Мне показалось, что я прочитал его мысли, и потому поднеся жестянку к лицу, действительно сделал вид, что стараюсь откусить от нее кусочек.

— Идиот. — послышалось с топчана.

Я же, взяв банку в обе руки, решил приколоться и дальше. И у меня это вполне получилось, когда я увидел, как у моего визави глаза чуть было не вылезли из орбит от изумления, когда я с туповатым видом вначале разглядывал наклейку, а в какой-то момент вдруг произнес:

— Ух ты, хранцузские! — И тут же на хорошем французском прочел, то что было написано на этикетке. — Сардины в масле? Это я люблю.

Тут же достав из столешницы нож, воткнул его в край банки и несколькими движениями вскрыл консервы. После чего вытерев кончик ножа, закинул его обратно в столешницу, и достал оттуда вилку. Нанизав на нее кусочек сардинки, осторожно приподнял, подставил под нее кусочек хлеба и поднеся ко рту начал с огромным удовольствием жевать. Увидев выражение лица мужичка, произнес.

— Челюсть-то подбери, некрасиво с открытой пастью лежать. Как будто никогда в жизни консервы не видел. — вернул я ему насмешку.

Тот опомнившись, тут же закрыл рот и произнес.

— Кто ты?

Я удивленно посмотрел на себя, свои руки, и произнес.

— Так человек, вроде бы. Как там Платон говорил: «Человек есть животное о двух ногах, лишённое перьев».

— Диоген. — поправил меня пленник.

— Нет. Именно Платон. Диоген, в ответ на эти слова ощипал курицу и показав ее людям, сказал, что вот именно это и есть человек, по мнению Платона. Так что именно Платон — ну без перьев… и курящее. — добавил я к сказанному доставая трубку, но в последний момент отложив ее в сторону, сунулся в мешок с продуктами и покопавшись в нем выудил оттуда пачку сигарет.

— Ух ты! «Camel» Сто лет не курил нормальных сигарет! Без фильтра. — слегка поморщился я — Но все равно приятнее, чем дедовский самосад. Будешь?

Я протянул было сигареты пленнику, но тут же убрал ее и произнес.

— Ну не хочешь, и ладно, мое дело предложить. Хорошее у вас снабжение. Хотя не мудрено.

На мгновение задумался я выдал напел известную песенку, которую будут через каких-то полгода распевать по обе стороны восточного фронта:

Мундир английский,

Погон французский,

Табак японский,

Правитель омский.

Эх, шарабан мой,

Американка,

Не будет денег,

Возьму, продам-ка!

Идут девчонки,

Подняв юбчонки,

За ними чехи,

Грызут орехи.

Эх, шарабан мой

Совсем разбился,

Зачем в Антанту да-я

Влюбился.

Мундир сносился,

Погон свалился,

Табак скурился,

Правитель смылся.

— Не поют еще это на фронте? Ну, да ничего, скоро начнут. А пока давай поговорим о делах наших, скорбных. А то когда еще придется. Тем более этот разговор можно счесть за исповедь. Так сказать очиститься перед смертью.

— Ты, не посмеешь!

— С чего бы это, тебе можно, а мне нельзя?

Глава 3

Поздравляю всех моих читателей с праздником Победы! Пока мы помним — сила с нами!

3.

— Вот скажи мне, твое благородие, куда ты золото тащить собрался? В Омске красные, в Тобольске красные, в Усть-Таре, Ванька-коромысло со своей бандой промышляет, на востоке у Кораблино, говорят Отец Григорий банду держит, за старую веру воюет, так куда ты податься-то решил. Тем более с таким грузом.

— Тебе не все равно?

— Был бы так, я б тебя и не спрашивал. А иначе глядишь, ежели, что дельное подскажешь, так может и я туда отправлюсь? А там глядишь и тебе, что-то обломится.

Мой собеседник насупился, о чем-то задумавшись, а после произнес.

— Если поторопиться до Обской губы можно достаточно спокойно доехать.

— Полторы тысячи верст? А дальше куда в Финляндию, еще больше двух тысяч. В одиночку? А ты значит, наивный чукотский юноша,