Барон фон дер Зайцев - Андрей Готлибович Шопперт

Иван Фёдорович решил, что первое и пошёл к колдунье. А там опять очередь и опять сидит на траве инвалид без ног и скалится на пацана.

— Я с вечера занимал, — на русском сказал ему барончик и хотел пройти мимо, но безногий ловко ухватил его за штанину.

— Ты, сын боярина Зайца?

Глава 7

Событие девятнадцатое

Язык был русский. Так-то ничего особенного в этом баронстве, чуть не треть населения на русском говорит. Но только это местные жители, те, кто приехал с боярином сюда или их жёны, которым пришлось язык выучить, дети, ну те говорят на том языке, который дома слышат. Кстати, почти все дети в Русском селе и в замке говорили на двух, а то и на трёх языках. А в Кеммерне тоже на двух в основном, но не русский второй, а жмудский. Инвалид же был не местным и услышать от него русскую речь было неожиданно, да ещё он отца Иоганна назвал старым именем «боярин Заяц». Иван Фёдорович остановился и внимательней оглядел мужика.

Безногому было лет сорок на вид. Довольно коротко стриженные волосы. Не лохматая, явно тоже подстриженная борода, и вполне опрятная одежда. Не походил инвалид на опустившегося бомжа. Увидев, что его разглядывает парень, инвалид снял мурмолку и кивнул головой.

— Самсон Изотов. Пушкарь при тюфяке — тюфянче́й. Пищальник тоже. Бывший. Теперь вишь что, — пушкарь приподнялся на руках, и выкинул ноги вперёд, положил их как бы перед собой, ну или сел на задницу.

Оказалось, что безногий он только частично. Ног не было ниже колен. То есть, колени вполне себе были и работали. Синие, какие-то пронзительные, глаза впились в мальчишку.

— Так ты сын боярина Зайца?

— Есть такое тюфянчей Самсон Изотов.

Слово «тюфянчей» Ивану Фёдоровичу понравилось. Про тюфяки, это так пушки сейчас на Руси называют, он слышал. Это как-то там тюркское название исковеркали. Но вот что артиллеристы или пушкари при этих тюфяках называются тюфянчеями слышал впервые.

— Возьми меня на службу, боярич. Стрелять я и без ног смогу. Помощника токмо дашь. Лучший был в войске у князя Василия Дмитриевича. Да вот разорвало тюфяк мой, — Самсон сник головой.

— А как ты из Москвы сюда попал? Не близкий путь, — Иоганн даже про нос забыл. В самом деле интересно стало.

— Длинная история. Если быстро, то выгнал меня воевода, как такое несчастье случилось. Я в Новгород к брату поехал, а там помер он, а родне такой не нужен. Уговорил купца рижского взять меня на корабль, у них там две пищали стоят, а пищальник за борт выпал при шторме. Это он сам жалился в корчме в Новгороде. Сомневался он долго, но кроме меня не нашёл никого. Сговорились за три гроша в седмицу. А в Риге он меня рассчитал и выгнал на берег. Нашёл другого пищальника. С ногами нашёл. Оказался я один на чужбине и языка не знаю. Так, несколько слов выучил за плавание. Хоть руки на себя накладывай, а только грех это. Прости, Господи! — тюфянчей истово троекратно перекрестился.

— А сюда как попал? И почему сюда? — Иван Фёдорович внимательно осмотрел снова пушкаря, точно не впал в уныние, не опустился. Борется за жизнь.

— Так родич твой подсказал. Дед, я так понимаю. Купец новгородский Кожин Иван. Услышал в порту русскую речь и обратился к нему, мол, домой довези. Хороший человек, не только взял на корабль, но и работу дал. Тоже у пищали. Год я с ним проплавал. А вот недавно беда со мной приключилась. Стали пальцы на ногах болеть. Спасу нет. Болят и болят. Он и посоветовал к колдунье этой обратиться. Токмо ждать меня не может. Теперь только весною приплывёт. Он и посоветовал к тебе обратиться. Гостинец тебе внучку, значит, его, передать и просьбицу не отказывать мне. Вот держи. Это от него подарок.

— Интересно⁈ — Иван Фёдорович принял из рук инвалида шкатулку в тряпицу завёрнутую, вытащил её Самсон из сумы через плечо надетой.

Шкатулка была резная вся, лаком покрыта. Иоганн открыл её. Там на синем бархате была из серебра отлитая лошадка небольшая, сантиметров десять в длину и чуть меньше в высоту. Фигура была объёмная. То есть, все четыре ноги были отдельно. Мастер для этого времени был просто очень и очень хорош. Что серебро ясно, лошадку видно недавно отполировали, а в, так называемых, труднодоступных местах, чернота была. Не новая вещь.

— Благодарствую. Чем же помочь тебе Самсон Изотов?

— А не возьмёшь меня боярич тюфянчеем? — запихал тряпицу назад в котомку пушкарь.

— Пушкарём? Так нет в замке пушек, ни тюфяков, ни пищалей, — развёл руками парень.

— Не беда это. Если кузнец есть, а я эвон звон кузницы слышу, то можно из дерева сделать. И кольцами железными опосля стянуть. Не несколько выстрелов сгодится и такой тюфяк.

— И пороха нет, — мысль интересная, и пострелять Ивану Фёдоровичу вдруг захотелось. В детстве поджиг делал себе из обрезка трубы.

— В Риге продают, я видел в порту. А то и сами спроворим. Если сера есть.

— Даже так. Хорошо Самсон. Возьму тебя в замок. Только чуть позже. Мне к Матильде надо. Нос у меня сломан и плохо заживает. Кровь идет. А потом мне к кузнецу надо, а вот после этого сюда за тобой зайду. Тебе-то Матильда помогла?

— Нет. Не понимает она, чего мне надо. Не знает русского.

— Не беда, я ей сейчас расскажу. Подожди пока здесь.

Фантомные боли у пушкаря? Интересно, а сможет ли бабка Матильда такую болезнь лечить? Это ведь мазями не вылечить. Это что-то в голове. Тут нужен психиатр, гипнотизёр.

— Охо-хо. Иоганн! Тебе лежать надо, а ты бегаешь. Ладно, ложись вон на лавку, посмотрю, что там у тебя, — колдунья колобком подкатилась к лавке, на которой парень улёгся, и вдруг хлопнула его по лбу ладошкой. И свет вдруг выключили. И звук выключили.

Событие двадцатое

Пипку кузнец сделал… Ну, а чего хотел? Кузнец сделал. Не ювелир и не токарь на станке. Получилась она тяжёлая. И… ну, не токарная работа. Корявая, что ли. При этом клапан, из двух половинок изготовленный, и конус штока были каким-то абразивом обработаны. Проверить в разобранном виде, плотно ли прилегают они