Барон фон дер Зайцев - Андрей Готлибович Шопперт
— А как теперь собрать?
— Плотник сделает. Посадит на рыбий клей. Тонкую кожанку вставит для надёжности.
Разговаривали опять через преподобного отца. А перед этим ещё и первый урок жемайтиского языка был. Отец Мартин оказался преподавателем слабеньким, нет, не орал на тупоголового ученика и по голове его указкой не бил. Просто у него системы не было. Называл просто все предметы, которые вокруг него находились сначала на немецком потом на жемайтиском. Тетрадку толстую не выдал, шариковую ручку тоже, а Иоганн повторно просить бумагу у управляющего постеснялся, тем более, тот крутился вокруг приезжего хлыща.
— Святой отец, вы ведь в Риге частенько бываете, купите мне пачку бумаги и свинцовый штифт. И за вами буду записывать, и отец прислал студиозуса в замок. Он меня ещё и латыни будет учить. И математике с письмом.
— Дорога бумага. Смотри, истратишь все деньги. А потом понадобятся, — почесал затылок выстриженный отец Мартин, — может тебе на дощечке глиняной стилом писать?
Конечно. Точно разорится с бумагой. Глиняные дощечки и ещё берестяные грамоты Новгорода вспомнились. Берёзы Иван Фёдорович на опушке леса видел. Сам не пробовал ни разу, но видел в лесу, там в будущем — прошлом, берёзы, с которых бересты круг сняли. Дерево не гибнет, дальше растёт. Смотрится не так парадно, но живёт же. Пишет ли на бересте карандаш свинцовый? Нужно проверить. Чем-то же писали новгородцы. А ещё интересно, почему эти грамоты берестяные только в Новгороде, что в Суздале берёзы не растут?
Плуг изготавливать Угнисос только начал, и Иван Фёдорович к нему с советами не полез. Он ничего в кузнечном деле не понимает. Сказал кузнец, что сделает, вот пусть и методом проб и ошибок двигается. До весны далеко. Пока никому плуг не нужен. Озимые уже посеяли. Или, точнее — заканчивают. Теперь пахать только весной. Один совет Иван Фёдорович мог дать. Видел как-то ролик в интернете, как отвал плуга изготавливали из просроченного баллона красного от пропана. Там диаметр в районе 300 миллиметров. Можно, наверное, взять бревно такого диаметра и вокруг него согнуть отвал. Но соваться с таким советом барончик не стал и без того вокруг него странностей хватает. Ежели не заработает агрегат, вот тогда можно и вспомнить, что видел или знает про плуги, а пока пусть сам Угнисос себе шишки набивает.
Всё это время Самсон Изотов «лечился» у колдуньи Матильды. Закончив с кузнецом, Иоганн вернулся к знахарке. Там возле лавки у дома сидел инвалид с довольной улыбкой.
— Помогло! Помогло, боярич! Не болят больше пальцы на ногах.
Самого пацана бабка Матильда привела в чуйства тем же хлопком ладони по лбу.
— Неслух! Дома лежи на лавке и не дёргай головой. Я тебе мазью другой помазала и паклю новую вставила. Через три дня приходи, а все три дня двигайся меньше. По нужде ходи, и всё, не жуй мясо всякое, кашки жиденькой кухарке закажи. Хлеб мякиш только. Ты сдохнуть что ль хочешь, неслух⁈
Выходит, что не настоящая колдунья Матильда, не может ему руками над носом туда-сюда поводить, крекс-фекс-пекс сказать, и всё срастётся. А теперь вот и думай? Взяла и фантомные боли пушкарю убрала. И его отключила, как фонарик какой. Вот у кого нужно учиться. Классная же опция, подошёл к врагу, бамс ему ладошкой по лбу, а потом делай с ним что хошь. Хоть… Ну, ладно, можно и просто горло перерезать потом. А можно в улей… Стоп. Улей⁈ Блин, столько всяких попаданческих мыслей замечательных в голову залезло, а тут три дня лежать на лавке.
Шёл домой, в замок Иоганн медленно. И колдунья сказала не дёргаться особо и спутник перейти на бег трусцой не давал. Самсон Изотов ходил на руках. Выпрастает вперёд руки и подтягивает ноги. Получалось на первый взгляд споро, но вот если рядом идёшь, то понимаешь, что раза в три медленнее. А идти пару километров. Хорошо хоть ветер с моря и жара наступившая компенсируется прохладой с Балтики.
— А ты протезы не пробовал? — поинтересовался у тюфянчея Иоганн, обогнав его, задумавшись в очередной раз, и вернувшись.
— Прозы? — вылупил на него синие глаза инвалид.
— М? Ходули такие деревянные, приделываются к ногам. У тебя же колени есть, сделать протезы и, ну, трость или костыли ещё для начала.
— Как же я на тех ходулях закреплюсь, у меня обрубки разной длины, — махнул рукой, вытерев пот со лба, Самсон.
— Подумаем. А тележку на колесах. На четырёх для устойчивости. Точно. Завтра схожу… Ай. Запретила мне бабка Матильда ходить. А мы деревянную спроворим. Плотник-то под боком. Всё, пушкарь, делаем тебе завтра инвалидную коляску. Хватит жить как попало.
Событие двадцать первое
— Герда, всё, давай мириться. Мирись — мирись, больше не дерись. Вместе будем строить светлое будущее.
— Вас? — рыжая насупилась, точно обмануть бес её хочет, — Was soll ich bauen? (Чего строить?), — девчонка отступила на шаг, а то это исчадие ада сине-жёлто-зелёное сейчас схватит и потащит чего-то строить.
— Мне бабка Матильда лежать три дня велела. А нам с тобой нужно с листьями кипрея закончить. Там теперь самое главное начнётся, — сложив руки на груди, как у трупа, ну, чтобы не спугнуть пацанку, спокойны голосом, убаюкивающим, начал Иван Фёдорович.
— Говори быстрей, мне ещё на кухню нужно, — ну, хоть не убежала и решила выслушать.
— Листья нужно на чердаке донжона расстелить и высушить.
— И зачем это? Я тебе не травница, тем более там тридцать три мешка, — фыркнула пигалица и решила сдриснуть.
— Один талер.
— Говори, — прямо как та Герда, из сказки, сидит прилежная такая девочка в красном чепчике и руки в цыпках на коленях сложены.
— Высушенные листья нужно будет положить в кадку и обварить кипятком, а для того, чтобы они лучше обварились, бросить туда докрасна раскалённые камни.
— Сгорит чердак, там…
— Зачем на чердаке, там только