Барон фон дер Зайцев - Андрей Готлибович Шопперт

отче, а может такое быть, что отец проклял коней, кто на них позарится, тот умрёт смертью лютой? Я слышан, он это Гришке говорил? Или Александру? Может из-за этого херр Отто убился? — решил усугубить ситуацию Иоганн. Спросил, как бы шепотом, он у отца Мартина, но именно тогда, когда к ним подошёл Кисель на такое расстояние, чтобы услышать. Ну и кнехт или кутилье один рядом тоже был. Преподобный осенил себя крестным знамением и Иоганна и… и всех баронов с барончиками, чем тех в тоску — печаль вогнав.

За всеми этими, без сомнения полезными делами, как-то и подзабылась уже цель похода. Шли и ехали же панихиду служить по барону Зайцеву, а получилось вон чего. Иоганн некоторое время понаблюдал за мачехой. Она в одночасье, можно сказать, лишилась мужа, защитника и кормильца и отца, тоже на день ставшего защитником, хоть и не кормильцем, а объедальщиком. Фрайфрау Мария выглядела не убитой горем, а скорее потерянной. Жизнь обрушилась. А вот Василиса ревмя ревела. Девочка видимо, и правда, переживала смерть отца и деда. Поискав глазами Герду, чтобы посмотреть на её рыжую рожицу, Иоганн вспомнил, что пацанка устроила скандал и сбежала из замка, чтобы не ходить на панихиду. Удивительная смелость для начала пятнадцатого века. Ремня от матери точно получит. Ну, Герда она вообще безбашенная, если про него говорили, что в пацана бес вселился, то в эту рыжую пигалицу сразу два беса залезли и оба Вельзевулы.

Куда убежала Герда Иоганн знал. Она с мальчишками из русской деревни отправилась на плотах на тот берег Аа, на побережье моря собирать янтарь. В первый день пацаны принесли пять горстей янтаря. В основном мелкие и не очень прозрачные, но два камешка вполне приличных. Денег у Иоганна больше не было, и он пообещал продать камни в Риге, и уже потом по-честному расплатиться с пацанвой. Эх, жаль в Балтийском море ламинария не живёт. Можно было бы попробовать йод выделить. Хотя и не химик, но вроде сжигать надо и как-то улавливать… нет, не знаешь не берись. Да и не то море.

Для начала хватит и янтаря. И нужно будет проконсультироваться с Матильдой, где-то чего-то такое читал Иван Фёдорович, что из янтаря лекарства делают. Какие и от чего не помнил. Но вот есть колдунья, да ещё местная, она-то должна в лекарствах разбираться.

Событие тридцатое

Неожиданно. Ну, хотя понять родственников, как вороньё слетевшихся на их замок, прилетели труп клевать, а тут бам и главу своего клана хоронить надо. Теперь какое-то время будет не до чужих вотчин. Свою делить начнут.

Что примечательно, все, уже было приватизированных коней, оставили в замке и убрались на тех, на которых прибыли. И только Юрген фон Кессельхут, он же Кисель ускакал на облюбованной ещё в первый день своего заселения вороной кобылке Галке. Не из пужливых попался. Его отец Бернхард фон Кессельхут двоюродный брат погибшего Отто фон Лаутенберга сказал, что второй раз не приедет, его ландмейстер тоже на войну вызвал.

Иоганну интересно при этом стало, а какого чёрта стариков вызвали на войну, а молодец этот — Кисель спокойно по чужим замкам разъезжает? Ему, что не нужно за Родину постоять?

Панихиду справили в тесном семейном кругу, выкатили жителям Кеммерна двухсотлитровую бочку стоялого мёда, в местечке или бауэршафте (Bauerschaft) Слока, тоже выкатили бочку мёда, но всего на пятьдесят литров. Так там и дворов всего десяток. Упиться можно. Для Русского села поминки отдельные устроили, всех одиннадцать его жителей, погибших вместе с бароном и его сыновьями, отпел отец Иаков. И им бочку мёда выкатили. И жизнь как-то на время успокоилась, больше ключом по голове не била.

Оба раненых взяли и выздоровели сразу. Ну, как сразу? Их Матильда домой отпустила и на телегах их увезли по домам в Русское село. Иоганн вечером Семёна проведал. Ничего нового про ночное сражение, точнее ранеутреннее сражение парень не узнал. Так, мелкие детали, как они добивали литвинов и восставших в реке, и что там больше потонуло людей, чем от стрел и мечей погибло. Река оказалась глубокой.

— А что хоть за река? — чтобы поддержать затухающий разговор поинтересовался Иоганн.

— Виндау.

И что? Карты нет. Даже понятие карта ещё совсем не то, что будет в будущем. Полтора века до появления Меркатора, век почти до Колумба. А до слова Масштаб так вообще пару веков.

Семён закашлял, и Иоганн под угрюмыми взглядами его жены и тёщи ретировался. К Перуну или Тимофею Власову, так, вообще, просто зашёл поздороваться и пожелать скорейшего выздоровления. Огнеборец… Нет там как-то по-другому этих людей обзывают, вроде бы сам Стивен Кинг для них название придумал. Огонь — пиро. Вот! Пирокинетики. Так этот пирокинетик пока пластом лежал и глазами только хлопал и мычал, сипел. При этом вероятность приличная, что так мычать и сипеть и будет остаток жизни. Ну, так бабка Матильда сказала. Стрела в горло попала. Просто чудо, что прошла мимо жизненно важных органов. И то, что Матильда лечила ещё плюсиком. Жить будет, говорить только сипя и свистя.

— Матильда, а скажи мне тупоголовому, а почему у тебя помощницы нет и ученика или ученицы. Вот сдохнешь ты, и кто нас лечить будет? Нет, я тебе сто лет жизни желаю, но ты древняя как какашки мамонта. Давай найдём тебе ученицу или двух — трёх, а ты потом из них лучшую или лучшего выберешь. И женщину найдём. Помощницу. Она будет тебе еду там готовить, стирать. Кровь с лавки смывать. Разгрузит. Не морщись. Я не о тебе забочусь, а о себе.

— Пробовала я, Ванька, трёх уже женщин. Слабый дар у них. Травницами станут, а силы нет почти, — отмахнулась колдунья.

— Стоять! Не пойдёт так. Как тут весть распустить, что ты ученицу ищешь? На базаре в Риге кричать? Листовки повесить во всех городах Ливонии и Пруссии? Так читать никто не умеет. Ага, слушай, ведь у тебя с разных мест бывают люди, и ты их хорошо лечишь, пусть они в благодарность кроме серебра ещё и весть по знакомым разнесут, что ты ищешь ученика или ученицу, все свои секретные знания передать хочешь. Будешь передутом. Шучу. А женщину я тебе завтра пришлю в помощники. У Никифора — погибшего с отцом ратника, жена теперь с тремя детьми осталась. Там младшему семь лет. Так что сами за собой поухаживают, девчонке тринадцать лет. Справится, а ты матери платишь станешь, смотришь и