Царская дорога - Дмитрий Чайка
— Твое здоровье, царь царей! — поднял я очередную чашу, и крепкое вино полилось в бездонные глотки хеттской аристократии.
За длинным столом сидит человек двадцать знатнейших из знатных. Хаттуса сгинула, и теперь Каркемиш поднял упавшее знамя. Кузи-Тешуб по праву называет себя царем царей, но будучи человеком адекватным, не пытается наполнить это понятие хоть каким-то содержанием. У него просто нет на это сил. На западе вовсю обособляются мелкие княжества, а Хомс, Хама и Кадеш давным-давно помахали ему ручкой. Он с огромным трудом держит в узде знать Идлиба и Алеппо (тут они называются немного иначе), и почти непрерывно бьется с залетными шайками, которые лезут то с севера, то с юга. Если прибавить к этому почти полное отсутствие торговли и непрекращающуюся засуху, то становится понятно, почему здешняя знать с такой охотой пьет мое вино и ест мою колбасу. Они тут отнюдь не жируют.
— Государь, это срочно, — шепнул мне адъютант, выходец из дальней дарданской родни. — Голубь в Энгоми прилетел из Ашшура. Только что эстафетой пришло.
— Давай, — протянул я руку, куда вложили пакет.
Много на голубиной лапке не пришлешь, но главное я понял. Ассирийцы выкрутили руки моему купцу и заставили продать верблюдов. Еще бы. На войне им цены нет. А он не будь дурак, продал их за одну драхму. Вот ведь молодец какой! Расцелую его, когда увижу.
— А скажи мне, любезный зять! — повернулся я к Кузи-Тешубу, который был слегка бледен после вчерашнего, позавчерашнего и позапозавчерашнего. — Не желаешь ли ты надрать задницу ассирийцам и получить в приданое за мою родственницу еще и город Харран.
— Тяжелая будет война. Не стоит оно того, — хмуро посмотрел на меня Кузи-Тешуб, отодвинув с лица упавший локон.
Вот ведь крепкий какой, гад. Даже конские дозы сорокоградусной настойки не лишили его здравомыслия.
— А если это будет быстрая и оглушительная победа? — спросил я его.
— Говори! — взглянул он на меня неожиданно трезвым взглядом.
Ого! Да тут целая река есть! Вот это сюрприз. Небольшой городок, который встретил нас ярким пятном зелени в тоскливой, знойной пустоте, и был куском приданого, что я пообещал новоявленному родственнику. Здорово ведь, когда отдаешь не свое. От Каркемиша сюда — четыре дня пути, и шел этот путь все больше по пустошам, которые прерывались только вот такими вот редкими жемчужинами оазисов. Все же благодатная здесь земля. Дай ей каплю воды, и она завалит тебя зерном и овощами. И не смотри, что выглядит она как выжженная солнцем степь с редкими пучками какой-то травы. Тут очень тихо и спокойно, но внешняя благодать обманчива. Здесь каждый ручеек или речушка окружены селениями, а вода в них течет пополам с кровью. Слишком уж много желающих сесть на это место.
Харран славен тем, что именно у его стен залили золото в глотку Марку Лицинию Крассу, который погубил своим тщеславием почти сорок тысяч легионеров. Он, видимо, тоже хотел урвать себе кусочек Царской дороги, как и все здесь.
Арамеи прут из пустыни с неудержимой силой, оседая на любом пригодном клочке земли. Их и в самом городе уже хватает. А власти царей Ашшура уже давно не видели в этой стране. Им еще кланяются здесь, но все больше по привычке. Помощи от них давно уже нет. Далекой столице, которая лежит отсюда в месяце пути, совсем не до окраин. Окраины отбиваются, как могут.
В Харране правят жрецы. Храм Сина, бога Луны, знаменит на весь Восток, и ни один царь не сможет противостоять им. С ними можно только договориться. А вот как раз договориться с ними проще простого. Обещай им автономию, поблажки по налогам и защиту. И они твои. Ведь Каркемиш — в четырех днях пути, а Ашшур — аж в тридцати. Выбор очевиден. Мне их даже упрашивать не придется. Но для этого мне нужно еще кое-что сделать. Эта дурацкая история с верблюдами — просто подарок какой-то…
* * *
В то же самое время. Ашшур.
Милость повелителя четырех стран света не знает границ. Она может сравниться только с его же честностью. Никто и никогда не мог обвинить царей Ашшура в обмане. Их репутация всегда была безукоризненной. Вот потому-то, купив стадо бесценных животных, царь Ашшур-Дан посадил незадачливых торговцев на пузатые маккуру, погрузил на них же тюки с превосходной шерстью и отправил все это вниз по течению, до самой реки Хаммурапи. Так называют канал, что соединяет Тигр и Евфрат, и ведет он к самому Вавилону.
Бывший Хепа, который назвался здесь Героном из Пафоса, вместе со всеми не поехал. Сказал, что остались кое-какие дела, и что он со следующим караваном вернется. Попутчикам его на это было ровным счетом наплевать, и лишь купец Кулли мазнул по нему неожиданно острым взглядом, который, впрочем, тут же погас. Царскому тамкару тоже плевать на него. У него беда-беда. Он имущество дворца потерял, за которое своей головой и карманом отвечает.
— Вот ведь повезло мне, — мурлыкал Безымянный, любовно полируя кинжал с рукоятью в виде головы довольно уродливой бабы с клювом вместо носа.– Как знала госпожа, что здесь он осел. Подумать только! Номер один из списка на ликвидацию! Это ж какие деньжищи!
С тех пор как у него забрали душу и имя, Безымянный узнал так много новых слов, что поначалу казалось, голова скоро лопнет. Но это ощущение быстро прошло, и новые слова полились в его бедные уши бесконечным водопадом, заполняя чудовищную пустоту его разума. Колбаса, гелиограф, стремя, седло, кливер и сотни других понятий расцветили речь бывшего босяка. И ему понравилась его новая жизнь. Он чувствовал себя нужным, как никогда раньше. Он чувствовал себя частью великого, и это наполняло его душу покоем и счастьем. А еще счастьем его наполняло немалое жалование и пенсия, выйдя на которую он получит дом в пригороде столицы и любое имя, какое только пожелает. Каждый последний день месяца любовь к священной особе ванакса вспыхивала в его душе особенно сильно. Ведь именно тогда он получал заветный кошель с серебром из рук самой госпожи.
— В тысячники, значит, выбился, сволочь такая! — Безымянный любовно подышал на лезвие кинжала и протер его подолом хитона, придав бронзе матовый блеск. — Хитрый гад. Купаться в Оронте пошел, вещи камнем придавил. Все подумали, что утоп он, да только нашу госпожу не провести. Как прознала, что новому