Инженер 3 - Алим Онербекович Тыналин

Вопрос застал врасплох. Я замер, обдумывая ответ.

Елизавета. Письма ее приходят регулярно, теплые, сердечные. Она пишет о Петербурге, о работе в госпитале, о том, как скучает. Приглашает приехать, когда управлюсь с делами.

Я ее помню, конечно. Помню ее доброту, участие, заботу в те страшные дни после ранения. Но чувства… размываются. Расстояние делает свое дело.

А Анна Павловна рядом. Здесь, в Туле. Умная, образованная, понимающая. С ней легко говорить, не нужно притворяться, изображать что-то.

Я медленно ответил:

— Была знакомая. Очень хороший человек. Сестра милосердия, помогала мне после ранения. Мы переписываемся. Но… я не знаю, что из этого выйдет. Расстояние большое. Жизни разные.

Анна Павловна понимающе кивнула:

— Расстояние убивает чувства. Я знаю. Мой покойный муж часто уезжал на стройки. Месяцами не виделись. Это тяжело.

Она помолчала, потом добавила тихо:

— Но когда человек рядом, все по-другому.

Наши взгляды встретились. Пауза. Воздух между нами словно сгустился, наполнился чем-то невысказанным.

Я тихо проговорил:

— Анна Павловна, вы необычная женщина. Не похожи на местных дам. Они только о нарядах и сплетнях. А вы… вы интересуетесь делом, понимаете технические вещи.

Она грустно улыбнулась:

— Муж научил. Он брал меня на стройки, показывал чертежи, объяснял. Говорил, что инженеру нужна жена, которая понимает его работу. — Пауза. — После его смерти я пыталась продолжить. Хотела помогать строителям, вести расчеты. Но общество не приняло. Женщине не место в мужских делах, как говорили.

— Глупость, — резко сказал я. — Ум не зависит от пола. Если женщина может считать, чертить, анализировать, почему бы не помогать?

Анна Павловна посмотрела на меня с благодарностью:

— Вы так думаете? Правда?

— Правда. Я видел в Севастополе сестер милосердия. Они делали то, что не смогли бы многие мужчины. Перевязывали раненых под обстрелом, ассистировали хирургам, спасали жизни. Если женщина способна на такое, почему она не может заниматься инженерным делом?

Анна Павловна вдруг осторожно коснулась моей руки. Прикосновение легкое, почти неуловимое. Но я почувствовал тепло ее пальцев сквозь перчатку.

— Александр Дмитриевич, вы удивительный человек. Не такой, как все здесь. Вы видите суть, а не форму.

Я не отстранил руку. Сидел неподвижно, глядя на ее лицо. Глаза у нее серые, умные, с легкой грустинкой. Губы тонкие, изящные. Черты правильные, благородные.

— Анна Павловна, — тихо сказал я, — вчера на собрании вы спрашивали о моих планах. О проекте мельницы для Баранова. Предложение мое еще в силе. Хотите посмотреть чертежи? Я мог бы показать, объяснить. Завтра вечером, например.

Она не сразу ответила. Смотрела на меня, обдумывая. Потом медленно кивнула.

— С удовольствием. Мне действительно интересно. Муж строил мосты, а мельницы не проектировал. Хочу понять, как это делается.

— Прекрасно. Завтра в семь вечера? Могу зайти к вам, или встретимся где-нибудь.

— Лучше в мастерской, — предложила она. — Там чертежи, инструменты. Я приду сама. Адрес знаю, Заречная улица, дом двенадцатый.

— Буду ждать.

Мы сидели молча еще несколько минут. Фонтан журчал, небо темнело, начали проступать звезды. Где-то вдалеке играла шарманка, доносились обрывки мелодии.

Анна Павловна встала:

— Мне пора. Уже темнеет. Спасибо за разговор, Александр Дмитриевич. До завтра.

Я тоже встал, поклонился:

— До завтра, Анна Павловна.

Она пошла по дорожке к выходу из сада. Я смотрел ей вслед. Походка легкая, грациозная. Шаль белела в сумерках.

У ворот она обернулась, помахала рукой. Я ответил легким поклоном.

Потом она скрылась за оградой.

Я остался у фонтана. Сел обратно на скамейку, смотрел на темнеющее небо.

Сердце билось чаще обычного. В груди что-то теплое, приятное.

Анна Павловна. Встреча с ней оставила странное чувство, словно что-то случилось важное, хотя мы просто говорили об обычных вещах.

Завтра она придет в мастерскую. Посмотрит чертежи. Мы поговорим о мельнице, о технике, о планах.

А может, не только о технике.

Я встал, взял трость, пошел к выходу из сада.

Вечер окончательно сгустился, зажгли фонари на улицах. Я шагал медленно, задумчиво.

Елизавета в Петербурге. Анна Павловна здесь, в Туле.

Сердце мое раздваивается. С одной стороны долг благодарности, память о помощи в трудные дни. С другой живое притяжение к женщине, которая рядом, которая понимает меня, как никто.

Что выберу? Не знаю.

Но завтра придет Анна Павловна. И, может быть, станет яснее.

Я вернулся домой. Матрена Ивановна встретила на крыльце:

— Ну что, погуляли? Полегчало?

— Полегчало, — ответил я.

Прошел в свою комнату, зажег свечу. Сел за стол, достал бумагу, перо.

Написал короткое письмо Елизавете. Сухое, формальное. О делах, о работе, о награде. Ни слова о чувствах.

Запечатал конверт, отложил в сторону. Завтра отнесу на почту.

Потом достал чертежи мельницы, разложил на столе. Посмотрел внимательно, проверил расчеты, добавил несколько пояснений, чтобы Анне Павловне было понятнее.

Работал до поздней ночи.

Свеча оплыла наполовину, когда я наконец погасил ее и лег спать.

В темноте долго не мог заснуть. Думал об Анне Павловне, о ее глазах, о прикосновении ее руки.

О том, что будет завтра.

Глава 2

Осмотр

Я вышел из дома рано, еще до шести часов. Солнце только поднималось над крышами, улицы пустынные, только дворники мели мостовую.

В руках я держал кожаный портфель с инструментами: рулетка, угольник, циркуль, записная книжка, карандаши. Все, что понадобится для осмотра мельницы.

Баранов назначил встречу у своего дома в семь утра. Имение находится в двадцати верстах от города, ехать долго, мы хотели выехать пораньше, чтобы управиться засветло.

Дом Баранова на Дворянской улице, двухэтажный, каменный, с колоннами у входа. Подошел к воротам, они уже распахнуты. Во дворе стояла просторная карета, запряженная четверкой гнедых лошадей. Кучер в темно-синей ливрее проверял упряжь.

У крыльца ждал сам Баранов. Одет по-дорожному: длинный сюртук шоколадного цвета, высокие сапоги, широкополая шляпа. В руке трость с серебряным набалдашником. Борода расчесана, лицо румяное, довольное.

— А, Александр Дмитриевич! — Он приветственно помахал тростью. — Вовремя! Пунктуальность офицерская! Люблю!

Я подошел, поклонился:

— Здравствуйте, Иван Петрович. Готов к поездке.

— Отлично, отлично! — Баранов одобрительно оглядел меня. — Портфель взяли? Инструменты? Хорошо. Мельницу осмотрим как следует, все промерим, оценим.

Он обернулся к дому:

— Анна Павловна! Мы готовы!

Дверь открылась, на крыльце показалась Анна Павловна Соколова.

Я не ожидал ее увидеть. Замер на мгновение.

Она спускалась по ступенькам, держась за перила. Одета тоже по-дорожному: темно-зеленое платье с узкими рукавами, легкий плащ накидкой, соломенная шляпка с вуалью. В руках небольшой саквояж и зонтик.

Увидела меня, улыбнулась:

— Александр Дмитриевич! Доброе утро!

Я поклонился, сняв фуражку:

— Анна Павловна. Доброе утро. Не знал, что вы тоже едете.

Баранов рассмеялся:

— А