Боярышня Евдокия 4 - Юлия Викторовна Меллер

— Он поможет им вернуться домой и по-новой обустроиться! Правда, наш князь молодец?

Еремей попросил повторить, и Дуня повторила, а потом начала торопливо говорить о том, что нужно помнить о героизме и беречь людей, потому как... Разволновавшись, она не заметила, как дед вновь остановился.

— Деда? Ты чего? Болит что-то?

— Эх, сколько моих товарищей сгинуло вот так… — Еремей промокнул рукавом глаза, — родня старается выкупить тех, кто в полон попал, но часто посланцы сами становятся полоняниками.

Боярин всхлипнул, и Дуня вместе с ним часто-часто заморгала. Она-то думала, что он скажет ей, что снова лезет куда не просят, а вышло совсем наоборот. Всё же дед у неё живет больше по чести, чем по акульим законам.

— Деда, ты чего? Ну чего ты? — принялась она тормошить его.

— Всех бы выкупить, а лучше отбить! — сжав кулак, воскликнул он.

Дуня всё же схватилась за платок, чтобы вытереть навернувшиеся слёзы.

— Кого же князь пошлёт исполнять свою волю? — взяв себя в руки, спросил Еремей.

— Так отца, я разве не сказала?

Дед приоткрыл рот, но тут же захлопнул. Быстрым шагом пошёл вперёд, остановился, повернулся к внучке, погрозил ей пальцем, а потом вздохнул и опустил руки.

— Славку, значит. Ну что ж, опасно это, но честь немалая. Мамке сама скажешь?

— Я её успокаивать буду, — опустив голову, предложила она.

— И то хлеб, — согласился боярин.

До дома доехали молча. Там Дуня дала указание переделать короб для размещения в нём Пушка, а после села подумать о предстоящей дороге, о кошках, о братьях Ивана Васильевича и пропадающих в это самое время в полоне жителях Алексина, о Еленке Лыко-Оболенской, но только не об отце и матери. Ему предстоит сложная поездка и он может не доехать до земель Ахмата, не добиться встречи с нужными людьми, не сладить дело, не выкупить, не привезти людей обратно, не… Сложную задачу придётся решить её отцу, но он должен справиться!

Дуня вздрогнула, услышав плач мамы и хотела пойти к ней, но её опередила Василиса. За стеной ключница что-то ворковала, отдавая короткие приказы ближним Милославы. Дуня замерла на месте, не зная, идти или не идти. Вскоре плач стих.

Утром всех взбудоражил посланник бывшего владыки Феодосия. Дуня сорвалась к нему, думая, что появились вопросы по лекарням или затеянным новгородским владыкой школам, но старец встретил её, держа в руках знакомый эскиз церкви с разноцветными куполами и всё, что он спросил, было:

— Это кто ж тебя надоумил такую красоту в деревне ставить?

Дуня посмотрела на свой рисунок, как будто впервые видит, и улыбнулась :

— Это как-то само… А что не так? Радостно и красиво, а деревня когда-нибудь станет городом, а может, Москва разрастётся и наше Доронино станет частью Москвы, — выпалила она, округлив глаза, словно сама себе не верит, но вдруг такое случится!

— И в кого ты такая бестолковка? — вздохнул старец. — И Варфоломея втянула в свои замыслы. Он же всех тут взбаламутил, требуя незамедлительно начать строительство.

Дуня робко пожала плечами, и складывая руки на груди в молящем жесте, заглянула в глаза Феодосия, будто бы спрашивая, серьёзно ли он сердит на неё.

Феодосий долго сидел, изображая неприступность. В его голове роилось множество проблем, связанных с боярышней Евдокией.

Из-за её инициативы монастыри до сих пор делятся на два лагеря по вопросам владения землей, крестьянами, способов хозяйствования. Теперь же с её легкой руки идут споры об объединение новгородской, псковской и московской епархии. Как оно дальше будет? А ещё лекарни и школы …  Всё к добру, но где ж взять на это силы?

Старец чему-то покивал и решил:

— Есть у меня зодчий, что возьмётся воплотить в жизнь эту церкву.

— О, — сдержанно отреагировала Дуня, чувствуя подвох.

— На Оке поставим, — решительно добавил Феодосий. — В память доблести жителей Алексино. Ты же князю насоветовала?

— Ну-у, я думала о мемориале, а он меня послал... — Дуня задумалась, к какому владыке её князь послал, а Феодосий уже отреагировал:

— Правильно послал, — уверенно кивнул он и боярышня хихикнула. Правда тут же изобразила величайшую внимательность.

— Что за язычество? — не понял веселья боярышни старец. — Какой-такой мемориал?

— Памятная стена с увековечиванием сражающихся жителей или стела…

— Хватит! Не хочу слушать ересь! Вот! — он вновь потряс листком. — Вот она, память!

Дуня покивала и предано посмотрела на него, радуясь, что не разболтала о Фьораванти, а то услали бы его на Оку.

— Чего-то ты тихая, — подозрительно сощурился Феодосий. — Натворила чего? Так признайся, — ласково предложил он. — Поругаю и отпущу грех.

Губы Евдокии чуть дрогнули в улыбке, но взгляд она опустила :

— Ничего я не натворила. Когда бы я успела? — искренне возмутилась Дуня.

— Ладно, благословляю тебя на добрые дела!

Боярышня смиренно приняла благословение, чувствуя себя светлой, полезной миру и людям. Возвышенное состояние прервало бормотание Феодосия:

— Знаю, что иные дела ты не мыслишь, а если творишь зло, то по недомыслию или скудоумию.

Евдокия ответила обиженным взглядом и широко распахнутыми глазами. Она ещё решала, как ответить, а старец уже махнул рукой, выпроваживая её.

Поджав губы на Василисин манер и бухтя себе под нос разные умности насчет недоверия к ее способностям, боярышня быстрым шагом пересекла монастырский садик, чуть ли не бегом добежала до кремлевских ворот, и плюхнувшись в бричку, велела ехать домой.

А дома горел спор о том, кому сопровождать Дуню в поездке. Всё же не к себе в имение едет и даже не к родне.

— Может, Светлану попросить? — предлагал Еремей.

— Куда она с дитем поедет? — шипели на него женщины.

— Сама бы тогда ехала, — огрызался боярин на невестку.

— Как же я дом оставлю! — возмущалась Милослава.

— Васька, езжай ты, растряси жирок, — дразнил он ключницу.

— Пропадешь без меня, — безапелляционно отвечала ему Василиса.

Потом домочадцы перебирали остальных женщин, живущих в доме, но все они никогда никуда не ездили дальше имения, а если их куда вывозили, то в качестве груза. Перепуганные перспективой отправляться куда-то из дому, женщины падали на колени и молили не гнать от себя. Вконец раздражённый дед обещал всех