Целитель. Назад в СССР - Михаил Васильевич Шелест

— Мне это ничего не стоило, — пожал я плечами.

— Это намёк? — спросил Михаил Эмануилович, человек с явно семитской наружностью.

— Михаил Эммануилович! Ну как вы можете? Я же от чистого сердца. Русский — русскому помогать должен.

Ройзман впал в ступор, а потом улыбнулся.

— Я так и думал, что вы наших кровей, Миша. Как вашего папу увидел, так и понял.

Я тоже улыбнулся.

— Все мы хоть чуть-чуть братья, а некоторые даже и сёстры и даже не чуть-чуть.

— Вы так сложно выражаетесь, Миша. Вам нужно на сцену вместе с Мишей Жванецким.

— Да, что вы! Куда мне до него! Но я стремлюсь брать с него пример.

— Понял-понял! Вы специально демонстрируете свой здравый ум и трезвую память, чтобы я вас таки выписал. А вдруг следующая реформа, а вы не с нами? Может быть останетесь? Или ещё приляжете?

Я разулыбался ещё шире.

— За этот год цены поднимутся в семь — десять раз.

— Вы шутите? — нахмурился Михаил Эммануилович. — Таким нельзя шутить, Миша.

— Я не шучу, — сказал я, убрав улыбку. — Почему и рвусь домой. Закупаться буду.

— Вас осенило? — без тени юмора спросил Ройзман.

— Я знаю, Михаил Эммануилович. Только не говорите никому. В девяносто третьем году будут ходить тысячные и пятитысячные купюры. Только, прошу вас, не говорите никому. Вы мне жизнь спасли, а я спасу вас от голода.

— Но откуда?

— Я не обманул вас с обменом денег?

Ройзман покрутил головой.

— Тогда верьте мне. Хотя… Дело ваше. Можете не верить. Главное, если поверите, не создавайте ажиотаж.

— Соль, сахар, спички, консервы?

— Керосин, кирогаз. Свет отключать будут из-за неплатежей.

— Вы говорите о таких жутких вещах таким спокойным тоном, словно знаете будущее и это будущее вас не тревожит. А мне таки страшно от ваших слов.

— Сделайте, как я говорю, и вы переживёте это страшное время. А ближе к девяносто восьмому найдите меня снова.

— Что, будет ещё хуже? — с ужасом на лице спросил Ройзман.

— Ещё одна реформа. Но немного другая. Нули уберут с миллионов.

Ройзман сел ко мне на кровать. Ноги ему отказали, как и разум, который отказывался верить моим словам. Но я очень убедительно смотрел на него некоторое время.

— К тому времени копите доллары. Они подскочат в цене в несколько раз.

— Но откуда вы можете всё это знать? — со страданием всего еврейского народа на лице спросил Михаил Эммануилович.

Я только вздохнул.

— А вы проверьте меня. Ещё один раз. Двадцать третьего февраля в Москве пожар в гостинице Ленинград унесёт жизни шестнадцати человек в том числе шестнадцати пожарных. Но продуктами потихоньку начинайте запасаться уже сейчас. Потихоньку.

Ройзман встал с кушетки и молча вышел из палаты.

Неплохо себя чувствуя уже на третий день моего здесь появления, постоянно медитируя лёжа, а в последние дни, выполняя комплекс тайцзицюань, я слегка почувствовал жизненные токи. И что, характерно, на кончиках пальцев рук и ног. Такое, э-э-э, покалывание. На руках-то — ладно, а на ногах почувствовать пальцы — дорогого стоит.

Тут моё «тело» (да простит меня мой реципиент за цинизм, но, умерла, так умерла) больше налегало на манипуляции и лечение именно руками: акупрессура, массаж, попытки почувствовать «шарик между ладоней». Хотя пыталось лечить и бесконтактным способом. Хм! Учитель-то был один и тот же — Городецкий Александр. Просто у этого тела не имелось тех способностей, какие проявились у меня в том мире. Не природные, а приобретенные, да, и теперь я знал, как их нужно развивать, но без помощи Игоря я буду раскачивать это тело долго.

Выписывался я в понедельник двадцать восьмого, а потому добирался до дома сам. Сел на троллейбус, отходивший прямо от «тысячекойки», доехал до Некрасовской, пересел на трамвай номер семь и на Баляева поднялся в сопочку пешком. Почти два километра с уклоном градусов тридцать. От Дальрыбвтуза ходила и маршрутка, но, подождав немного, я решил проверить этот организм на прочность и пошёл пешком. А что? Вполне себе нормальный оказался организм! Дыша ровно, я «вспомнил», как в пургу шёл из Диомида, где работал на БТО «Суппорт», до своего дома на Сабанеева двадцать два пешком. А это, между прочим, восемь километров. Нормальный организм, пришлось признать мне, и тело ничего себе.

Сын ходил в третий класс школы, и уже находился дома, как и жена, «сидевшая» в отпуске по уходу за ребёнком и тоже была, соответственно, дома. Все мы обрадовались друг другу и долго обнимались. Особенно я радовался, потому что фактически же умер, но воскрес.

— Прикупила, что-нибудь из продуктов? — спросил я жену.

— Конечно, — сказала благоверная. — Крупы, сахару купили. А ты точно знаешь, что реформа денежная будет?

— Ну, уже же ты видела? Крупные купюры изъяли из оборота? Изъяли! Значит и другая информация правдивая.

— Ты так и не сказал, кто тебе сказал. Что за секреты от жены? Баба какая-нибудь из банка? Или бухгалтерша управленческая, которой ты массаж делаешь?

— Тихо-тихо-тихо, — поднял я перед собой руки. — Никому я давно уже массажи не белаю. Да и ты же знаешь, я в последнее время бесконтактно головную боль убирал, а больше я ничего и нее умею.- А к этим своим, экстрасексам, снова пойдёшь?

Моя Ларисочка распалялась.

— Шагу не ступлю. Скучно там. Они ещё заседают?

— А что может за двадцать дней измениться?

— Ну да, ну да, — сказал я, а сам вздохнул и подумал. — Многое, моя родная.

— Извини, не ждала тебя сегодня. Ты же говорил до конца месяца продержат.

— Кхм! Так, вроде сегодня уже конец. Двадцать восьмое ведь.

— Да? Хм! Упустила. Сходи в третий подъезд, купи что-нибудь.

— Деньги давай!

— А у тебя ничего не осталось?

— Кхм! А у тебя?

— У нас пусто! — с вызовом ответила жена. — Целый месяц жили.

— Э-э-э… Двести пятьдесят рублей я давал. Себе оставил сорок. Ты, что продуктов закупила?

— Платьев я дочке закупила на вырост и сыну рубашек. Тебе тоже.

— Понятно. Нужное дело, — сказал я, внутренне морщась.

На двести пятьдесят рублей можно было купить женских платьев десяток. Рис стоил два — пятьдесят, макароны рубль восемьдесят, молоко — пятьдесят