Шарлатан - Квинтус Номен
Но и посуды такой всем досталось только по одному комплекту, так что мальчишки и девчонки в Ворсму уже по два раза в день бегали: утром, чтобы еду отнести, и после обеда, чтобы грязную (или уже чистую) посуду принести обратно. Но никто вообще не возражал, ведь «по дороге» он и грибов успевали набрать по большой корзине. И не только грибов, то есть все же грибов, но домой они приносили уже другой продукт…
Мне вот с мылом откровенно повезло: приказ по Горьковской области о введении карточной системы вышел первого сентября. И уже со второго без карточек продукты и «парфюмерию» продавать прекратили, а почти все непродуктовые товары перестали продавать вовсе (как продавцы говорили, «в ожидании указаний»). Но в некоторых «отдельных районах» соответствующие «инструкции» вообще через задницу передавались, а определенных продуктов имелся «некоторый избыток». И получилось так, что столовая (общая на три новых завода) осталась вообще без продуктов и рабочих там кормить стало просто нечем. Директор турбинного — довольно молодой парень, окончивший какой-то горьковский институт в тридцать девятом — едил по этому поводу в Горький, а вернувшись, ругал матом и нехорошими словами нового первого секретаря (какого-то Родионова). Но проблему решил, причем в значительной степени благодаря тете Маше. Она сама была родом из Ичалок, а брат ее там сейчас каким-то мелким начальником стал — и он несколько раз в Кишкино приезжал, пытаясь договориться с местными рабочими об изготовлении и для них электростанции. Тогда у него ничего не вышло, а теперь он снова приехал, зашел к этому директору — и договорился. Договорился о том, что тамошний колхоз заводу отгрузит (постепенно, не сразу) тонн двести картошки и тонну подсолнечного масла, а за это заводы Ворсменские ему сделают «сверхплановую» электростанцию на двадцать пять киловатт. Но одной-то картошкой сыт не будешь… то есть будешь, но ее всухую жевать не особо полезно, да и белков в картохе маловато. Однако в Павлово этому директору серьезно так пошли навстречу и выделили «что могли насчет пожрать», а смогли они только вагон сахара. И теперь кишкинские детишки в этой столовой за килограмм грибов (в столовой брали только белые, подосиновики и подберезовики, видимо другие там готовить не умели) выдавали карточки на сто граммов сахара. А по карточкам-то сахар шел по фиксированной цене, еще довоенной — так что домой дети возвращались и с грибами, и с сахаром. То есть с грибами, которые они на обратном пути собирали…
Я в этом процессе не участвовал, потому что отцу еду относил Вася, который старший сын Алексея. Он и отцу носил, и… то есть и своему отцу, и моему. Ну а я — я в деревне был по уши занят. Ведь и в детском саду приходилось крутиться, как ужу на сковородке, и грибы собирать, но больше всего времени у меня занимала засолка валуев. Не знаю, в деревне вроде все грибы солить умели, но валуи тут с издавна считались грибом негодным, и почему-то очень простые правила по его засолке, которые я объяснял взрослым, до них не доходили. Или доходили, а они просто вид делали, что не понимают: ведь чтобы гриб получился не просто съедобным, но еще и вкусным достаточно, чтобы рвотных позывов не вызывать, с него требовалось кожицу с шляпки содрать — а это работенка долгая и нудная. Но все теперь закончилось тем, что мне притащили две бочки, которые нужно было солеными грибами заполнить, и все грибники валуи только мне и таскали. Не только всё же мне: и Валька, и Колька, и Настя — все они тоже ножиками шуровали не разгибаясь — и бочки постепенно наполнялись. Общие на всю деревню бочки, но ведь и нам там что-то в голодную годину обломится, так что никто не ленился. А еще мы валуи в банках солили — это уже в наш подпол отправлялось. То есть уже в подвал.
Хороший у нас подвал получился, во весь дом. И если наверху у каждого была своя комната, то подвал никто делить не стал. В смысле, там у северной стенки три кладовки женщины устроили, но даже они были не «отдельными», а просто три уставленных полками «секции». А весь остальной подвал оказался в моем полном распоряжении. За сентябрь я там окончательно оборудовал небольшую мастерскую, ровно под нашей комнатой, так как в этом закутке строители, когда печку перекладывали, и отдельную небольшую печь сложили, с общей трубой с нашей русской печкой. То есть труба-то была отдельной, в смысле с отдельной заглушкой, а на чердаке эти две прислонютые друг у другу трубы соединялись. Но главное, эту мастерскую можно было отдельно протопить, а еще в ней было небольшое окошко и электрический свет. Даже «два света»: под потолком висела лампочка на сто ватт (и на двести двадцать вольт), а над верстаком на стене были подвешены уже две лампочки, ватт по сорок вроде (на них не было написано) и напряжением на тридцать шесть вольт. Подвал все-таки, место «потенциально сырое»…
Еще я прошлой зимой, пользуясь преимуществами «независимой печки», стены в своем закутке оштукатурил. Кривовато, конечно, но уж как смог. А весной и стены выкрасил белой краской, так что мастерская у меня вышла светлой и уютной. И просторной, все же «закуток» получился слега за двадцать пять метров. И вот когда все остальные дети в доме, наломавшись на очистке и засолке грибов, отправлялись спать, я спускался в себе в подвал и продолжал трудиться. Причем и мать, и баба Настя были искренне убеждены, что я тоже спать ухожу: я еще летом (при помощи отца, конечно) из досок сколотил себе некое подобие кровати, перетащил туда перину, подаренную
