Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин

В зале повисла напряженная тишина. Я видел, как изумленно вскинул брови Левицкий, как недовольно засопел Тит. Поставить над ними, над русскими, пусть и союзника, но китайца? Это шло вразрез со всем, к чему они привыкли.

— Владислав, ты уверен? — первым нарушил молчание Левицкий. — Он… чужой. Свои могут не понять.

— А кто свой? — Я обвел их жестким взглядом. — Тот, кто делит с нами хлеб и пули, тот и свой. Или ты, Владимир, хочешь остаться здесь наместником? Ты, конечно, дворянин и прирожденный администратор, но ты нужен мне в России. Да и сам ты захочешь ли жить здесь и разбираться в местных тонкостях? Мне думается, тебя ждет лучшее будущее. Или, может, ты, Софрон? У тебя есть опыт управления сотнями людей? То-то же.

Оба промолчали. Они прекрасно понимали, что управлять этой массой вчерашних китайских рабов они не смогут.

— Лян Фу — другое дело. Он, можно сказать, местный, плоть от плоти, — продолжил я. — Они верят ему. Пойдут за ним. И только он сможет заставить эту машину работать. Другого выхода у нас нет.

Наступило время решений. Я озвучил свою идею: Лян Фу и его люди получают в полное распоряжение прииски. Они организуют работу и внутреннюю охрану, в том числе и от запертых за рекой хунхузов. Треть всего добытого золота — их доля. На эти деньги он кормит своих людей, одевает, платит им жалование, — в общем, расходов у него будет немало.

— А остальные две трети? — практично поинтересовался Софрон.

— Остальные — наши. Они пойдут в общую казну. На закупку в России настоящих ружей, а не этих самопалов. На паровые машины для промывки. На динамит. На все, что сделает нас непобедимыми. А самое первое — на привлечение новой рабочей силы и охраны.

Дискуссия была долгой и жаркой, в конце концов, скрепя сердце все согласились:

Лян Фу становится наместником на приисках. Господин Левицкий так и побудет пока комендантом Силинцзы, на нем весь гарнизон и тыловое обеспечение. Тит и Софрон вместе с Мышляевым должны превратить наш разношерстный отряд в настоящую армию, обучить новобранцев, наладить оборону, подготовиться к возвращению Тулишэня, которое было так же неизбежно, как восход солнца.

— А ты? — спросил Левицкий, когда, казалось, все было решено. — Какова твоя роль во всем этом?

Глава 4

Глава 4

— А я, — произнес я, поднимаясь, — отправляюсь за новой армией.

И рассказал им свой план посетить невольничьи рынки Мукдена, где за золотой песок и серебро можно купить тысячи работников, а также сотни верных и злых солдат. И о том, что после этого поеду в Россию, чтобы запустить в работу Бодайбо. Потому что война, которую мы затеяли, потребует очень, очень много золота.

— Уезжаю с рассветом. Со мной Сяо Ма, Лян Фу, да пятерку в охрану возьму. Оставляю все на вас, господа. Не подведите. И еще с казаками расплатитесь да домой их отпустите, на прииск людей в охрану хотя бы десяток отрядите.

Однако, переговорив с бывшим управляющим Тулишена, я крепко задумался — стоит ли ехать до самого Мукдена. Оказалось, столица Маньчжурии находится аж в двух тысячах ли от приисков — это целая тысяча верст. Хорошенько все обсудив, мы решили сначала добраться до Цицикара — довольно крупного города Северной Маньчжурии, находившегося вдвое ближе, а уж если там не получится найти нужного числа рабов, ехать в Мукден.

Кроме того, выяснилось, что глубинные районы Маньчжурии так же небезопасны, как и приграничье. Хунхузы опустошали страну вплоть до самого Желтого моря, а южнее эстафету перенимали правительственные войска, добивавшие восстание тайпинов. Так что не было и речи о том, чтобы проехать тысячу верст с пудами золота и всего лишь несколькими сопровождающими. Нужна полноценная и зубастая охрана, которую я решил увеличить до десяти человек.

— Серж. Давай я поеду с тобой! — предложил неожиданно Левицкий.

На что я согласился.

Ехать решили верхом, а заодно взять вьючных мулов и лошаков, приученных тащить груз. Конечно, нанайцам, непривычным к такому способу передвижения придется несладко, но устанавливать рекорды скорости мы не собирались, а шагом на лошади могут ехать и не особенно подготовленные люди.

И вот поутру следующего дня маленький, но хорошо вооруженный отряд выехал из ворот Силинцзы. Наш путь лежал на юго-восток, в туманную неизвестность, имя которой было Цицикар.

Мы намеревались проехать через земли, казалось, позабытые и богом, и людьми. Северная Маньчжурия удивительно пустынна, и наш маленький отряд медленно под скрип седел и мерное фырканье лошадей втягивался в это безмолвное гористое пространство. Позади во вьюках покачивалось золото для приобретения рабочих и припасы на несколько дней.

— Удивляться приходится, такие земли богатые, а народу чуть! — сокрушался Парамон, озираясь по сторонам. — Тут же паши не хочу!

— Маньчжура юг ушла. Китайса здесь нельзя! — коряво пояснил он. После долгих расспросов я понял, что он хотел сказать: когда маньчжуры завоевали Китай, большая часть их уехала выполнять оккупационные функции.

Первые дни пути прошли в восточных отрогах Хингана, где невысокие, поросшие чахлым лесом сопки сменялись широкими, продуваемыми насквозь долинами. Человеческого жилья не встречалось вовсе, однако земля не была мертвой. Однажды на рассвете, выехав на очередной перевал, мы замерли: в раскинувшейся внизу долине, словно россыпь темных камней, виднелись стойбища, от которых к бледному небу тянулись тонкие струйки дыма.

— Конные эвенки, — глухо произнес Парамон, прищурив выцветшие глаза. — Солоны, поди. Народ дикий, но не злой, если к ним с добром.

Спустившись вниз, мы встретили настороженную тишину. Из низких, крытых войлоком юрт монгольского типа высыпали крепкие, широкоскулые мужчины в потертых халатах-дэлах, перехваченных ремнями, с тяжелыми ножами. Руки их лежали на рукоятях, взгляды буравили исподлобья. Мои попытки объясниться на ломаном китайском разбивались о стену молчания; они лишь хмурились, не понимая или не желая понимать.

Тогда вперед шагнул Левицкий. Спешившись, он с неподражаемой грацией снял шапку и после тщетных попыток заговорить по-французски и по-немецки просто развел руками с обезоруживающей аристократической улыбкой. Что-то в его жесте, лишенном всякой угрозы, заставило самого старого из эвенков, видимо, старейшину, чуть смягчить взгляд. Воспользовавшись моментом, Левицкий достал из мешка добрый кисет табака и с глубоким поклоном протянул его старику.

Затем один из наших нанайцев, Ичиген, знавший их тунгусское наречие, вступил в долгие, гортанные переговоры. Пока они торговались, выменивая шесть свежих лошадей на