Фантастика 2025-157 - Александра Антарио
А покамест на Россу они возвращаются.
Домой.
Счастье…
* * *
Руди по сторонам смотрел с грязной телеги.
Позорной телеги.
Кто бы мог подумать, что так вот все кончится? Все будет…
Телега.
Дорога к лобному месту.
Палач, который уже ждет…
Легкой казни не будет, не пощадил Борис. Руди почти и не пытали, он все сам выложил, а вот помирать он будет больно.
На колу.
Несколько дней. Кол с перекладиной будет, чтобы не сразу умер Истерман, а палачу приказано его поддержать, чтобы помучился подольше. Когда Руди об этом узнал, с ним истерика случилась, кричал он, бился, пытался голову себе о стену разбить – не получилось ничего. Палачи у Бориса опытные, жестокие.
А казни растянутся надолго. Может, дней на десять. Первым он умрет, а потом каждый день рядом с ним будут другие умирать.
Пауль Данаэльс. Боярин Фома Мышкин – знал он, что доченька его затевает, знал, не остановил. Кое-кто из рыцарей. Еще бояре – много кто в заговоре замешан оказался.
И милосердия не будет.
Не пощадит государь, у него жена ребенка ждет, и ради них он всю гнилую поросль выполет.
Старался Руди себя в руках держать, а только когда телега к помосту подъехала, не выдержал, в истерике забился, почти на руках его на помост внесли, вшестером прижимали, чтобы не вырвался.
А потом…
Потом было очень много боли. И жалеть Руди было некому, разве что кидаться камнями в него запретили. Но это не из милосердия, а чтобы сознание не потерял или не убили раньше времени.
Истерман прожил еще почти два дня. К тому времени на площади еще восемнадцать кольев стояло.
* * *
– Уезжаешь?
Не подружились Борис и Божедар, а все ж государь не против был богатыря при себе оставить. Надежный он. И не предаст.
– Прости, государь. Тесно мне тут, душно.
– Когда позову – придешь на помощь?
– Дай Род, государь, не понадобится тебе моя помощь. А коли позовешь – приду.
Борис с руки перстень с лалом снял, богатырю протянул.
– С этим кольцом тебя в любое время ко мне пропустят.
Доверие.
И взаимопомощь. То, что мужчины друг другу предложили. Столкнулись в Великом Нево сом и щука, переглянулись да и поплыли себе в разные стороны. Нечего им делить, разные они.
И мужчины разошлись.
Божедар на коня вскочил, уехал.
Борис в покои вернулся, жену обнял. Устя даже и спрашивать не стала.
– Тяжко богатырям среди суеты да колготы нашей, не по их плечам интриги да подлости.
– И то верно, Устёнушка… Посиди со мной.
Устя к мужу прижалась покрепче и молчала. Рядом они, теплом делятся, греются друг об друга, как два птенца в одном гнезде, и не надо им сейчас ничего более.
Рядом беда прошла, смертная, лютая… Осознают они это сейчас и жизни радуются.
И хорошо им рядом. Так родными и становятся по-настоящему, душами врастают, сплетаются…
* * *
– Неспокойно мне, матушка.
Металась Машенька по комнате, то к окну подойдет, то к двери, то опять к окну.
Неспокойно ей, страшно. Но не ворчала боярыня Татьяна. Поймала чадо, по голове ее погладила ласково.
– Спокойнее будь, Машенька, маленький тоже волнуется.
– Матушка! Илюша там! А я…
– А за тебя и Вареньку спокоен твой муж. Это главное.
Боярыня Татьяна совсем своей у Заболоцких стала, считай, что ни день приезжает, то к дочери, то к боярыне Евдокии. Сдружились бабы, беседуют спокойно, Вареньку маленькую тискают всласть, Машу успокаивают. А той все равно тревожно. Уж и весна прошла, уж и дороги просохли, ан не едет любимый муж! А почему?!
Что его задерживает?!
И не любить горько, а когда любишь, то вдвое горше бывает.
Ох, Илюша…
Вздохнула Маша, от матери отстранилась, живота своего коснулась.
– Толкается… Хотелось бы мне, чтобы Илюша хоть к родам приехал!
– Приедет, обязательно. А когда и нет, причина у него важная. Сама знаешь, Машенька, строг наш государь и от ближников своих многое требует.
Боярыня за зятя стояла – горой. А что ж и не постоять?
И неглуп, и уважителен, и Машеньку любит, и Вареньку признал, грех прикрыл, и не попрекает в том, а что у царя на хорошем счету, так это уж вроде вишенки в пирожке вкусном.
Обхватила себя Машенька руками, вздохнула горестно, а выдохнуть и не успела толком. Копыта по двору застучали, голос разнесся звонкий:
– Гостей встречайте!
И, как была, ринулась Маша в дверь, повезло еще – наружу та открывалась. А когда б внутрь, так боярышня ее б и с петель снесла, к мужу торопилась. По лестнице слетела, на двор…
– Илюша?!
Чудом поймал супруг свое сокровище кругленькое, когда она уж, ногой запнувшись, со ступеней летела.
– Машенька!
– ИЛЮША!!!
А больше ничего Машенька и сказать не смогла, прижалась, вцепилась в плечи широкие – и затихла так.
Рядом!
Любимый, родной, самый-самый… единственный – РЯДОМ! А больше-то ей и не надобно ничего! Только лицо почему-то мокрое…
Потом уж наговорятся они всласть, потом расскажет Илья о заговоре, как страшную сказку, а Машенька послушает. И будет за руку его держать, осознавая, что обошлось.
Потом, все потом. И разговоры потом, и встречи, и даже вежливость – да и не ждал ее никто. Видно же – ни до кого нет дела молодым, нечего лезть к ним!
А сейчас…
Зашевелился в животе ребенок, словно решил с отцом познакомиться, ножкой пихнул… и уже Илья в совершенно дурацкой улыбке расплылся, руку приложил.
– Машенька?
– Говорят, мальчик будет…
– Мальчик… Мишенькой назовем?
Хоть и не любила Устя Михайлу, а Илья вот так для себя решил. Сестре он не скажет, конечно, ни о чем, а сам…
Не были они с Михайлой друзьями, и не стали б никогда, а только сестру его Ижорский любил по-настоящему и собой ее закрыл. Хорошее имя.
Правильное.
– Мишенька? – Маша имя на вкус попробовала, понравилось ей. – Любо, Илюшенька.
И забегая вперед: по осени родившийся ребеночек действительно мальчиком оказался, не соврали в этот раз бабки да приметы. Михайла Ильич Заболоцкий. А для матушки своей, для отца и сестрицы Вареньки – Мишутка.
Мишенька…
* * *
Семья Ижорских особого дохода никогда и не знала, перебивалась с хлеба на квас. Раньше-то еще полегче было, а вот как лавка вспыхнула то ли от уголька неловкого, то ли от руки подлой, и вовсе тяжко стало. Муж тушил ее, да обгорел сильно, не выдержал ожогов, да и помер. Осталась вдова одна, да детей шестеро, младшему
