Техника игры в блинчики - И. А. Намор

– Вы бы отошли, гражданка, от греха, – сказал кто-то у нее за спиной. – Неровен час опять стрелять начнут…

Впрочем, стрелять и не прекращали. Сухой треск одиночных выстрелов и пулеметные очереди – словно сухой горох в высушенной тыкве – раздавались все время.

– Дурак ты, Федоров, – сказал другой голос. – Она же по-русски не понимает. Слыхал, как она с товарищем комиссаром Домешиком по-немецки говорила? То-то же!

– Так что ж теперь делать? – расстроился первый. – Я по-немецки не умею, а тут стреляют.

– Нищо! – сказала тогда Кейт, оборачиваясь. – Не се тревожете за това. Аз разбирам, че.

Она совсем не была уверена, что ее болгарский достаточен для общения, но это было лучше, чем ничего.

– По дяволите! – она забыла, как сказать «немного». – А малко, – неуверенно сказала она. – Разбирам.

О грамматике и речи быть не могло: настоящая Кайзерина в жизни по-болгарски не говорила, но кое-что у нее в мозгах все-таки отложилось и досталось теперь «по наследству» Ольге.

– Аз разбирам… – повторила она, глядя на двух красноармейцев, мявшихся в отдалении. – Не се страхувайте. Тук далеч. И тъмно. Те не ме види.

– Вот те раз! – в голос удивился высокий белобрысый парень. – А ты говорил по-немецки… Она ж по-украински говорит!

– Не е украински! – улыбнулась Кайзерина. – Не! – она даже рукой показала и головой покачала. – Това е български език. Аз съм български… – указала она на себя рукой. – Така да се каже, аз живея в България.

Ну, если по правде: какая же она болгарка, если немка? Но и в Болгарии она теоретически действительно жила.

«Проживала… наезжала…»

Нервы в связи с «яркими впечатлениями» дня находились в некотором расстройстве – Кейт хотела добавить что-то еще, что-то хорошее, способное сделать приятное этим двум паренькам в красноармейской форме, но, увы, не получилось.

– Так вы, оказывается, русский все-таки понимаете?! – «удивился», возникая из темноты, tovarisch Konopleff.

Вообще-то, этот Коноплев Кайзерине решительно не понравился еще во время взаимных представлений. Она как-то сразу поняла – нюхом почувствовала, что никакой он ей не товарищ, а возможно, совсем даже наоборот.

«Klugscheißer!»[30]

Ну, где-то так и есть. Себе на уме, и взгляд нехороший: то ли подозрительный, то ли презрительный. И строгость лица неуместная, и обстановке не соответствующая. И французский язык какой-то странный, неживой, не говоря уже о немецком. А так что ж, командир как командир, и знаки различия капитан носил самые обычные, общевойсковые, и из общего фона вроде бы не выделялся. Но у Ольги сразу же возникло стойкое подозрение, что Коноплев не сам по себе, а «из этих». Энкавэдешник, одним словом. Малиновый кант.

– Понимаю, – построжев лицом, сообщила чекисту Кайзерина на своем стремительном и невнятном для непосвященных австрийском немецком. – С пятого на десятое. Болгарский, я слышала, родственен русскому, но не настолько… И потом я же австрийка, а не болгарка.

– А болгарский, простите, откуда знаете? – как ни в чем ни бывало, «из одного только чистого любопытства» поинтересовался капитан Коноплев.

– У меня муж болгарин, – не вдаваясь в подробности, ответила Кайзерина. Ей совершенно не хотелось рассказывать чекисту историю своей непростой жизни, но и не ответить на вопрос было бы странно. Однако, ответив, она тут же взяла инициативу в свои руки.

– Вы не знаете, капитан, что там происходит? – спросила она, кивнув на затянутые дымом предместья Саламанки.

– Танки и пехота ведут бой, – ответил Коноплев и вдруг резко качнулся назад.

На самом деле, это его так толкнуло, но Кайзерина не сразу сообразила, чего это он так дергается. Коноплева бросило назад, и из его открывшегося рта вырвалось что-то невнятное. «Гха» – какое-то, как предвестье кашля, но капитан не закашлялся. Он нелепо взмахнул руками и повалился на землю, падая самым опасным образом – навзничь.

«Что за…» – но она не успела, не только додумать мысль, она даже испугаться толком не успела. Что-то с силой задело ее плечо, заставив развернуться к падающему Коноплеву боком, а в следующее мгновение и она была уже на земле, придавленная бросившимся ее спасать сержантом…

4. Из дневника Героя Советского Союза, майора Юрия Константиновича Некрасова. Журнал «Красноармеец», орган Народного комиссариата обороны СССР, № 1, 1939 год

«…Приближаясь к траншее противника, я ногой подал команду механику-водителю держать правее от центра атаки, на скопление националистов в полуобрушенных окопах. Литвинов уверенно направил танк на укрывающихся пехотинцев. Стальная машина даже и не почувствовала преграды из плоти и крови. Только вопли боли и отчаяния донеслись до наших ушей. От этих криков морозом пробирало по спине, ведь это кричали живые люди, расстающиеся с жизнью, но в то же время мы понимали, что это были не просто люди, а враги, которые уничтожили бы нас без малейшего содрогания, если бы им представилась такая возможность.

Долго философствовать не пришлось, мы приближались ко второй линии обороны, наш танк встряхнуло, по броне чиркнул снаряд.

– Командир, справа пушка! – заорал, перекрикивая рев мотора, Литвинов.

– Дави! Я не успею! – завопил Дружинин…

…Националисты поставили зенитные пушки на прямую наводку и расстреливали нас в упор. Тонкая броня не спасала от крупнокалиберных зенитных снарядов. Они прошивали корпуса и башни „двадцать шестых“ практически насквозь.

Нам повезло, мы выскочили на проспект вслед за машиной из отдельного батальона. На нее и пришелся первый залп зенитчиков. Я даже не успел сообразить, что произошло. Корпус впереди идущего танка будто вспучило, он подпрыгнул и завалился на бок. Башня отлетела в сторону, словно картонная.

Литвинов – молодчина, не теряя ни секунды, врубил заднюю скорость и так газанул, что мы с Дружининым поразбивали лица, приложившись о приборы наблюдения. Но зато мы вовремя успели скрыться за углом дома и зенитные снаряды прошли рядом, мне даже показалось, что я слышу их зловещий шелест.

– Товарищ капитан, куда теперь? – спросил Литвинов.

Я не знал верного ответа, но ответить отрицательно или неопределенно я не мог, не имел права, потому что не мог подвергнуть сомнению надежду, возлагаемую на меня подчиненными.

– Давай назад. На перекрестке сворачивай в сторону церкви. Оттуда будем прорываться к окраине.

Мы благополучно вернулись на перекресток и, проехав мимо закрытого католического храма, выскочили на параллельную улицу. Казалось, путь нам открыт, впереди, в пределах видимости, противника не наблюдалось. Поначалу медленно и осторожно, прижимаясь к стенам домов правого ряда, мы двинулись по улице на северо-восток, но потом смелость взяла верх над осторожностью, и я разрешил Литвинову прибавить ходу.

Однако только мы выехали на середину улицы, как тут же поплатились за опрометчивость. Нас подкараулил