Техника игры в блинчики - И. А. Намор
5. Ольга Ремизова, предместья Саламанки, Испанская республика, 25 декабря 1936 года
«A' la guerre comme a la' guerre… На войне, как на войне!»
На то и превратности военного времени, чтобы пережившим их было что вспомнить на старости лет. Но до старости надо еще дожить…
«А при нашем образе жизни это может оказаться совсем непросто».
Ольга взяла у перевязывавшего ее врача папиросу и прикурила от предложенной спички. Табак был крепкий, горчил и с непривычки драл горло, но это было ничего. И плечо скорее ныло, чем болело, так что жизнь, можно сказать, налаживалась.
– Вы как? – майор медицинской службы выглядел усталым, но держался молодцом, да и по-немецки говорил изрядно, хотя и с чудовищным акцентом.
– Спасибо, – через силу улыбнулась Ольга. – Теперь хорошо.
– Рана не опасная… – доктор ей это уже говорил, да она и сама знала: видела, когда обрабатывали, чувствовала. Пуля лишь чиркнула по левому плечу – там, где обычно остаются шрамы от детских прививок – вырвав клочок кожи да несколько граммов мяса из бицепса. Крови много – всю блузу залило – но никак не смертельно. А вот чекиста на месте убило: пулевые ранения в лоб, насколько известно, не лечатся. И оставалось гадать, случай ли такой «приключился», или у националистов, и в самом деле, приличный снайпер образовался, как предположил кто-то из работников штаба.
– А можно вам вопрос задать? – неожиданно спросил майор.
– Спрашивайте, – согласилась Ольга.
– Ну, вот вы… – как-то не слишком гладко начал военврач. – Товарищ Кармен сказал, вы баронесса… из Австрии… богатая…
– Не слишком богатая, – усмехнулась Ольга, уловив, куда «правит» собеседник. – Но вы правы, доктор, я отношусь к привилегированному классу.
– Вот! – обрадовался врач. Он был относительно молод для своего звания и профессию, скорее всего, получил уже при советской власти. – А вы в Испанию, к нам… И под пулями… Я грешным делом боялся, у вас истерика случится. Все-таки ранение, шок… это страшно…
– Страшно, – согласилась Ольга, снова переживая тот момент, когда поняла, что и почему с ней случилось. – Могли ведь и убить…
– Э… – опешил от этой реплики майор. Черный юмор – было последнее, что он мог ожидать от свалившейся на его голову иностранной пациентки.
– Смерти бояться, лучше не жить, – прокомментировала свою позицию Ольга и затянулась.
Как ни странно, она не солгала доктору. Страха не было, но было кое-что другое. Она вдруг с ужасающей ясностью поняла, что люди смертны и до крайности беззащитны. А вокруг война, и только за один этот день – Рождество, двадцать пятое декабря – погибло уже множество испанцев и интернационалистов, и своих русских мальчиков тоже полегло немало. И раненых – и не так, как она, а по-настоящему – много. Увечных, страдающих, истекающих кровью… Но война кончается не этим днем, не этой ночью. Даже сражение за Саламанку к концу пока не подошло, и сколько еще людей умрет сегодня, завтра или послезавтра, не знает никто.
И еще одну вещь поняла она вдруг. Кем бы ни была она теперь, кем бы ни стала, воплотившись в Кайзерину Альбедиль-Николову, русский язык ей не чужой, и красноармейцы, – как бы не относилась она к пославшей их сюда власти, – красноармейцы эти ей родня. Земляки, родная кровь… И только задумалась об этом, как в затянутой дымами и ночным мраком Саламанке вновь вспыхнула ожесточенная перестрелка. Затараторили пулеметы, застучали винтовочные выстрелы, глухо рванули среди домов первые гранаты.
– Что это?! – вскинулась Ольга.
– Кажись, наши из города пробиваются, – ответил степенный сержант с перевязанной головой.
Ольга встала, но вершина невысокого холма – полевой госпиталь развернули на его обратном скате – скрывала окраины Саламанки. Показалось только, что на облаках играют красные зарницы, а еще через минуту где-то рядом ударила советская артиллерия, и вскоре канонада разлилась уже вдоль всей линии фронта…
6. Из дневника Героя Советского Союза, майора Юрия Константиновича Некрасова. Журнал «Красноармеец», орган Народного комиссариата обороны СССР, № 1, 1939 год.
«…Нас провели в квартиру, в которой размещался штаб обороны дома. За столом, заваленным бумагами и оружием, сидел молоденький лейтенант, больше похожий на переодетого мальчишку, чем на командира Красной Армии.
– Лейтенант Петров, – важно представился он и недвусмысленно добавил: – Я здесь старший.
Мы с Литвиновым представились по очереди. И я чтобы снять возможные недоразумения, сразу расставил все точки на „i“.
– Товарищ лейтенант, мы в вашем полном распоряжении. Ждем приказаний.
– Хорошо, товарищ капитан. Тогда займите оборону на верхнем этаже. Там уже есть двое красноармейцев, принимайте в свое подчинение, – лейтенант деловито пригладил мальчишеский вихор и улыбнулся. – У вас пулемет, это очень хорошо.
– Жаль, только патронов маловато, – огорченно вздохнул Литвинов…
– …Товарищ капитан! Вас комбриг вызывает! – незнакомый мне сержант в обгорелом комбинезоне с трудом держался на ногах, левой рукой он постоянно вытирал шею.
– Что с вами, сержант? Ранены?
– Ерунда, товарищ капитан… слегка зацепи… – договорить сержант не смог и молча повалился на спину.
Мы с Литвиновым бросились на помощь, но было уже поздно, он скончался. Из пробитой осколком головы быстро натекла лужа густой крови.
– Литвинов, остаешься за командира, – распорядился я. – Сержанта уберите в дом, потом будет возможность, похороним. Я к командиру бригады. Вопросы есть?
Механик-водитель покачал головой.
– Не-а… товарищ капитан, никак нет!
Литвинов проводил меня до подъезда и хотел прикрыть огнем из пулемета, но я запретил ему тратить патроны.
– Ни пуха, ни пера, товарищ капитан! – пожелал он мне напоследок.
– К черту! – как положено, ответил я.
Я выждал, когда стрельба утихнет, и бросился вперед. Пробежав метров пятнадцать, я упал на дорогу и скатился в неглубокую воронку. Несколько очередей запоздало ударили поверх моей головы. Выждав секунд тридцать-сорок, я вскочил и пробежал еще
