"Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 - Алекс Войтенко

– Валюха меня бросила! – он посмотрел на меня мутным взглядом и икнул.

– Все бабы – зло! – подтвердил Гришка и очень тихо добавил, – особенно, если это тёща.

Но Полина Харитоновна услышала и взвилась ещё сильнее:

– Да ты посмотри на себя! Ты же лыка не вяжешь! Гад такой! Четвёртый день в запое!

Гришка отрицательно покачал головой и нравоучительно сказал:

– Второй только. Свадьба не считается…

И икнул. Полина Харитоновна побагровела:

– Да ты, скотина, мою Лилю в этой коммуналке держишь! Всю жизнь её молодую испоганил! Ты её ногтя не стоишь! Я вас быстро разведу!

– Не смей! Из-за тебя, она сегодня плакала!

– Из-за меня? – аж задохнулась от возмущения Полина Харитоновна, – да это ты который день квасишь! Вот она и плакала!

– А Валюха меня бросила, – опять икнул Герасим.

Я посмотрел на это всё, развернулся и пошёл в комнату. Что-то дорогие соседи меня подзадолбали. Устал я от этих всех склок и суеты.

Я решил провести вечер с книгой, и чтобы больше никаких разборок. Надоело!

И как накаркал. Стоило мне только умоститься и вчитаться в историю Дантеса, как в дверь зазвонили. Я никогда не открывал дверь. Честно говоря, даже не помнил, кому сколько раз звонить должны. Пару раз пытался выучить, но у нас то постоянно состав соседей менялся, то я просто забывал от невнимательности, так что эту затею я бросил.

И вот сейчас кто-то опять трезвонил в дверь. Но я не реагировал, продолжая читать.

И тут вдруг уже в мою дверь громко постучали.

– Муля, – из-за двери раздался раздражённый голос Полины Харитоновны, – ты что уснул? К тебе там пришли.

Со вздохом я отшвырнул «Графа Монте-Кристо» в сторону и распахнул дверь, стараясь, чтобы ни один мускул не выдал на моём лице гримасу раздражения.

И удивился.

На пороге моей комнаты стоял… Завадский.

Глава 22

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Завадский, очевидно, дал мне первое слово, а я же просто рассматривал его.

Он был хорош собой, этот человек. Харизматичный, красивый, с пронзительным взглядом синих глаз. Понятно, почему от него все бабы в восторге и вешались на него пачками.

Он продолжал молчать. Пауза затягивалась.

Я тоже не спешил ничего говорить.

Когда тянуть дальше было уже некуда, и я реально подумывал о том, чтобы закрыть дверь и вернуться к «Графу Монте-Кристо», он таки сказал:

– Иммануил Модестович Бубнов?

Я кивнул, всё также без слов. Ну, а что, глупый вопрос.

На лицо Завадского набежала тень, я явно играл не по его правилам и ему это не нравилось.

Ну, что же, не я к нему пришел ведь.

Поэтому он вздохнул и продолжил отеческим тоном:

– Позвольте представиться, Юрий Александрович Завадский. – И опять сделал паузу.

– Очень приятно, – ответил я, не делая никаких попыток продолжить разговор (очевидно, в этом месте я должен был всплеснуть руками и порадоваться, что столь великий человек почтил моё скромное жилище своим присутствием).

– Я к вам по делу, – сказал он.

– По личному? – чуть изогнул одну бровь я.

– Почему сразу по личному? – не понял он.

– Ну, вы же пришли ко мне домой, а не на работу, – пояснил я, – тем более в столь поздний час.

Завадский нахмурился:

– Вы уже спите, что ли?

Вопросик был с подвохом, на часах было ещё даже не детское время.

Я не ответил, просто пожал плечами, правда, на лицо напустил благожелательный вид.

– Мы можем поговорить? – уже более раздражённо повторил он.

Я не стал провоцировать конфликт, и посторонился, пропуская его в комнату.

Он вошел и бросил взгляд на аскетическую обстановку Мулиного жилища (ковры у Ложкиной я так и не забрал, лень было). Потом он отметил наличие холодильника и недешёвой посуды в шкафу.

– Присаживайтесь, – мне таки пришлось отыгрывать роль радушного хозяина, – кофе, чай?

– Чаю, если можно, – кивнул он и уселся за стол.

Я раскочегарил примус и поставил чайник греться.

Пока вода закипала, я уселся напротив него.

– Иммануил Модестович, – начал разговор он и в его голосе проскользнули недовольные нотки, видно, что как он не старался, но не смог взять себя окончательно в руки. – Скажите, пожалуйста, а зачем вы Фаину Георгиевну в театр к Глориозову пристроили?

– В каком смысле пристроил? – состроил удивлённое лицо я.

– Вчерашний спектакль, – Завадский уже не ходил вокруг да около, а в открытую демонстрировал недовольство. Он вытащил какую-то тонюсенькую газетёнку, я не успел увидеть название и положил её передо мной.

Я скользнул глазами по статейке и чуть не фыркнул: хвалебная ода о таланте Раневской и об оглушительном успехе «Скомороха Памфалона».

– И? – спросил я.

– Роль скомороха для такой выдающейся актрисы – это преступление против человечества! – слегка пафосно сказал он.

Тут как раз вскипела вода и я, вместо ответа, пошел делать чай.

Завадский сидел, злился и терпеливо ждал.

Я заварил чай и поставил перед ним дымящуюся чашку. Вытащил из холодильника кусок торта, что остался со свадьбы, и Дуся притащила мне, и тоже выставил всё на стол.

Ещё немного подумал, достал из холодильника сыр и тоже порезал на блюдечко.

Затем сделал ещё и себе чай и уселся с чашкой напротив Завадского.

А он всё это время молчал. И сейчас тоже не делал попыток возобновить разговор.

Ну что же, пасс засчитан, один-один.

Но пришлось отвечать:

– Нет плохих ролей, – не менее пафосно (причём подчёркнуто пафосно) ответил я, – есть плохое исполнение. Или плохие актёры. Или плохой репертуар…

Дальше я развивать мысль не стал, но Завадский понял и побагровел:

– Я предлагал ей хорошие роли! Никто не виноват, что она…

– Конечно-конечно, – лучезарно улыбаясь, перебил его я, – никто не виноват. А актёр без ролей жить не может. Поэтому у Глориозова появилась свободная роль, вот она и пошла играть. Что здесь ужасного?

– Она делает Глориозову репутацию! – фыркнул Завадский.

– Вам она сколько лет её делала? – прищурился я и добавил, – попробуйте лучше этот сыр, Юрий Александрович. Это Дуся делала, из домашнего творога. Ей из деревни привозят. Жирный такой, рассыпчатый, чудо, а не творог.

Но