Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму - Константин Фрес

Его ладонь снова легла на ее раскрытое лоно, ласка стала чувствительнее, дольше. Он гладил Софи, лаская ее гладкую кожу, ее влажные лепестки, ее сочащуюся влагой дырочку, и Софи едва не рыдала от этих желанных и прекрасных прикосновений. Она без стеснения виляла бедрами, ласкаясь сама о его руку, и громко выкрикнула, когда место руки занял член, напряженный, жесткий. Он проник в нее одним движением, сразу и глубоко, Тристан прижался к трепещущей женщине всем своим пылающим в огне страсти телом и выдохнул ей на ухо свое жаркое удовлетворение.

— Жарко, — выдохнула Софи. — С тобой всегда жарко…

Тристан не ответил.

Он двигался над телом Софи неспешно, нежно, мягко, лаская ее, окутывая ее коконом теплых, приятных ощущений. Софи почувствовала в его неспешных, чувствительных прикосновениях желание утешить ее; что-то вроде утешительного приза с оттенком жалости. От глубоких, чувствительных проникновений в ее тело у Софи голова шла кругом, но она нашла в себе силы взбрыкнуть, восстать против этой утешительной ласки.

— Не хочу, — попыталась солгать она, выгибая спину, стараясь высвободиться их ласковых рук Тристана.

Ответом ей был резкий толчок, пронзивший удовольствием все ее существо. Она выкрикнула, темпераментно и громко, и тут же ощутила его жесткие ладони на своих бедрах. Тристан ухватил ее грубо, жестко, впечатывая всю пятерню в ее мягкое тело, и толкнулся в ее тело еще раз, сильно, беспощадно, подчиняя себе.

— Ах-х-х-х, — шумно выдохнула Софи, комкая простынь, подчиняясь жестким рукам Тристана, сильным толчкам, от которых вздрагивало все ее тело.

— И так не хочешь? — мстительно прошептал Тристан, ухватывая Софи еще крепче, за талию, и продолжая ее насаживать на свой член изо всех сил, сильно, жестко, отрывистыми грубыми толчками.

— Чертов инквизитор! — корчась в накатывающем наслаждении, рычала Софи.

— Как ты меня назвала, грешница?

Тристан запустил руку в ее волосы, подхватил ее поперек вздрагивающего живота, рывком поднял ее, прижал к своей груди, продолжая жестко и даже жестоко ее трахать. Софи извивалась, словно жертва в огне пламени. Луна облизала бледным светом белые плечи Тристана, сделав его кожу похожей на начищенное до блеска серебро.

— Ну? Как ты назвала меня, повтори?

Софи дрожала, упрямо балансируя на грани наслаждения, сжимая бедра, отодвигая пик удовольствия. Тристан с удовольствием положил ладони на ее дрожащий живот, плотнее прижимая женщину к себе и чувствуя, как она упрямо сопротивляется его ласкам.

Ее бунт рассмешил его. Уткнувшись мокрым лбом в ее затылок, вслушиваясь в ее животные стоны и всхлипы, он безжалостно опустил руку, проник между трясущимися бедрами женщины и коснулся ее возбужденных губ, меж которыми двигался его напряженный член. Его чуткие пальцы отыскали упругий клитор, осторожно прижали его, поглаживая, и Софи задрожала, как в лихорадке.

— Я тебе покажу, как дерзить инквизитору…

Безжалостные пальцы Тристана ласкали Софи слишком умело, слишком чувствительно. Как бы она ни сжимала бедра, как бы ни напрягала живот, оргазм пришел к ней очень быстро. Содрогаясь, извиваясь, она билась в руках Тристана, выкрикивая свое наслаждение, а он вжимался в ее тело, часто и быстро, желая присоединиться к ее наслаждению.

Глава 3. Черное Приглашение

С утра за завтраком собралась вся семья, как в старые добрые времена: Софи, Тристан, кроткий Алекс и шумный, подвижный Рэй. Ну, и Густав в качестве любимого гостя.

Близнецы были рады видеть с утра отца, Тристан казался беспечен и весел, а Софи, встречаясь с ним взглядом, стыдливо отводила глаза и кусала губы. Глаза ее были красны; видимо, Тристан не дал ей поспать этой ночью, но она не жалела.

— Ты обещал рассказать мне о той девушке, — Софи слегка нахмурила брови. Она как будто и не хотела задавать этот вопрос, но что-то ее беспокоило, царапало, и смолчать она не смогла. — Что значит — ее под тебя…

— Софи! — рыкнул Тристан, пожалуй, чрезмерно резко, но тут же смягчился, увидев, что Софи обиженно опустила глаза. — Не при детях.

Алекс промолчал, а Рэй насмешливо фыркнул.

— Ваша милость забывает, господин отец, — преувеличенно уважительным тоном напомнил он, пригубив чашечку с ароматным кофе, — что мы давно не дети. В наши годы, ваша милость, ваш отец, наш многоуважаемый дед, уже целовал вам руки за… ваши святые деяния. И на вашей руке уже красовался золотой палец, отсеченный в драке с…

Тристан многообещающе и красноречиво посмотрел на сына, и тот замолк. Но выражение глумливой хитрости не сходило с его лица, и Тристан лишь прикрыл глаза, видя себя в сыне и, наконец-то, понимая, сколько бед хлебнули с ним самим в свое время его близкие.

Оставалось утешаться только тем, что без этих трудностей из него не вышло бы ничего стоящего. И он не стал бы тем, кем он является сейчас.

— Не важно, — неприязненно произнес Тристан, — кто и за что отсек мне палец. Отношения с барышнями — это не те темы, что можно обсуждать с сыновьями.

— Ничего, — огрызнулась Софи. — Сыновья в курсе, от кого они родились, и чего можно ожидать от отца, тоже осведомлены.

Эти слова разозлили Тристана. Он не сказал ни слова, отпивая из своей чашки кофе, но посмотрел на Софи так внимательно и так яростно, что сыновья со вздохом поднялись со своих мест, и, наскоро пробормотав слова благодарности за завтрак, поспешили уйти.

Густав, до того момента с удовольствием предающийся трапезе, примолк и перестал жевать, переводя взгляд с Тристана на Софи и обратно.

Назревал скандал.

— Так чего же можно от меня ожидать, по твоему мнению? — очень спокойно, с ледяным самообладанием, произнес Тристан. Все его движения стали преувеличенно аккуратными и выверенными, он поставил чашечку на блюдце так, что она не звякнула. Софи вспыхнула до корней волос, но почти сразу же взяла себя в руки.

— Если б я не смотрела в будущее, — ядовито произнесла она, — и не видела тебя!..

Этого краткого напоминания хватило, чтоб Тристан взорвался.

Его благостное настроение словно ветром сдуло; он подскочил, и его ярость магическим потоком рванула в разные стороны, сшибая стул, вдребезги разнося посуду, разорвав кофейник так, что кофе плеснулся на белоснежную скатерть некрасивым коричневым пятном.

— В этом твоя вина! — проорал он, багровея и тыча в сторону Софи пальцем. — Это ты увидела в своих чертовых видениях то, чего нет и не было, и все разрушила! Ты, черт тебя дери, ошиблась! Ошиблась! Твои видения неправильные и лживые! А ты им поверила, и, черт тебя дери, все разрушила своими истериками! Ты чертовски, безумно, слепо ревнива! Это невыносимо, это не сможет вынести ни один нормальный