Как поймать монстра. Круг третий. Книга 2 - Арина Цимеринг
А потом эта черная дыра пришла в ярость.
Киаран почувствовал эту ярость глубже, чем любую боль: в грудной клетке, ближе к сплетению ребер, его начало выворачивать наизнанку. Самайн больше не пытался поглотить его – он ревел и захлебывался яростью, отдающейся дрожью в каждой мышце, и пытался выбраться обратно.
«Ты останешься, – сказал ему Киаран, – ты останешься здесь».
И не почувствовал ни капли страха.
Все шло правильно. Все началось и одновременно – все закончилось, и теперь уже поздно что-либо менять.
И это был его выбор.
– Киаран.
Киаран с трудом поднял голову.
Все вокруг превратилось в размытую пелену – кроме лица напротив. И это лицо больше не было пустым – но долгое мгновение оно казалось Киарану… растерянным. Он никогда не видел у мистера Махелоны такого выражения – и больше никогда не увидит. Но сейчас эта мысль не принесла горечи – он и не должен больше его увидеть. Он должен закончить это, и впервые за все время Киаран знал, что ему это по силам.
Он сможет.
– Он не…
Рывки прошли по позвоночнику, вдоль плеч, в затылок, но Киаран продолжил:
– Он не может. Выбра…
И подавился вдохом. Каждый орган, каждая ткань пыталась разойтись в стороны – и давление непрерывно нарастало, с каждой секундой все сильнее пытаясь разорвать его на куски.
Что-то удержало его на месте. Оказалось, что его трясет, – и это были руки мистера Махелоны, подхватившего Киарана под локти.
– Я дам гейс…
Ярость Самайна разрывала солнечное сплетение – будто что-то рванулось наружу, не рассчитав силы, и тут же наткнулось на границу. Мистер Райс и вправду выполнил свою работу: Киаран чувствовал, как печати на его коже горят, удерживая всю эту мощь внутри.
Он вцепился в руку мистера Махелоны и, глядя ему в глаза, с трудом вытолкнул из себя:
– И вы сделаете это. Поможете мне… его нарушить.
На его лице не было ни удивления, ни отторжения – лишь выражение, которое Киаран не мог понять, но это было неважно.
Это всегда был он. Он приходил – и страх заканчивался. И теперь он здесь.
– Мистер Махелона.
А значит, Киарану нечего бояться.
– Я даю вам клятву, что не умру.
* * *
– И вы сделаете это. Поможете мне… его нарушить.
А каждый, кто нарушает гейс на Самайн, умирает.
Кэл знал об этом – казалось, это чуть ли не первое, что он узнал об этом месте; еще до того, что оно сделало со всеми ними.
Каждый, кто нарушает гейс, умирает – и Киаран собирался это сделать. Он стоял перед ним, с белым измученным лицом, на котором не было ни капли сомнений. Руки и плечи его тряслись, покрытое символами тело ходило ходуном, и дышал он с трудом, удерживая внутри себя существо такой силы, – но каждое слово произносил твердо. Не просил, не спрашивал – говорил, что нужно сделать.
– Бог… бог должен умереть.
Если Самайн заманил нас сюда обманом, ты единственный, кого он не ожидал увидеть в своих владениях. Единственный, кого он действительно пытается убить.
И единственный, кто в итоге убьет его.
– Мистер Махелона.
«Я не хотел этого для тебя», – сказал ему тогда Кэл. «Что ты хочешь сделать, когда мы выберемся отсюда?» – спросил он его. «Я не собираюсь становиться причиной твоей смерти, Киаран Блайт», – пообещал он.
Но, глядя на него сейчас, Кэл понял то, что давно должен был понять: никакие из его слов не имели значения. Это не в его власти. Киаран был бесстрашным и упрямым – и только ему в конечном счете принадлежала эта власть.
Мне хочется самому решать, когда жить, а когда умирать.
Так ты сказал.
И ты решил.
– Я даю вам клятву, что не умру.
* * *
Образ мистера Махелоны задрожал перед глазами, одна из опор под ним ушла, и Киаран вцепился в оставшуюся руку, чтобы не упасть. Она казалась обжигающей, хотя Киаран не был уверен, что замерз. Тело не ощущало никакой температуры – постепенно оно просто переставало слушаться. Самайн метался в мышцах, дробил суставы изнутри, давил на основание черепа, где сходились нервы, – с каждым мгновением удерживать его было все сложнее. Киарану казалось, что все его тело может распасться в один случайный миг.
Когда лицо мистера Махелоны снова обрело четкость, его глаза были спокойными и сосредоточенными – и Киаран почувствовал облегчение. «Все так, – подумал он, – все правильно. Он здесь, а значит, не случится ничего плохого».
Пока мистер Махелона тут – не случится ничего плохого.
Киаран увидел и вернувшуюся в фокус руку – красную, всю в крови. И нож в этой руке.
Почему-то в плывущей размытой реальности Киаран видел его неожиданно четко: каменная грубая рукоять и тусклый металл лезвия, покрытый символами. Пальцы мистера Махелоны обхватывали рукоятку уверенно и твердо, как и должны. Потому что эта рука и этот нож – то, что убьет Самайна.
Они встретились взглядами – и в этот момент Киаран понял, что эти глаза будут последним, что он видит в своей жизни. Мысль не пугала.
Может, именно за этим они когда-то и встретились. Может, Киаран всю жизнь знал, что умрет ровно по этой причине – чтобы его смерть не была напрасной. Может, потому он и оказался связан именно с мистером Махелоной: единственным из всех людей, который никогда не сомневается.
– Все будет в порядке, – зачем-то пообещал ему Киаран. – Верьте мне.
– Я верю тебе, – ответил мистер Махелона.
И лезвие вошло Киарану в грудь.
* * *
– Я верю тебе, – ответил Кэл.
И он правда верил.
Верил, когда туго обхватил рукоять, чтобы не дрогнуть, чтобы не ослабить хватку в последнюю секунду. Верил, когда нож вошел в тело. Верил, когда все, что было между лезвием и сердцем, пропустило металл внутрь, и Кэл почувствовал, как рукоять в его ладонях отозвалась тугим, тяжелым сопротивлением, когда железо погрузилось глубже, чем он рассчитывал.
И верил даже тогда, когда Киаран резко выдохнул, продолжая смотреть ему в глаза, – и на мгновение стал испуганным.
Кто-то ведь должен был верить.
Кэл не убирал рук. Он продолжал держать нож, потому что нельзя было отпустить его раньше, чем все
