Капля Испорченности - Роберт Джексон Беннетт

Она повернулась ко мне, печально улыбаясь. Я стоял, изо всех сил пытаясь придумать, что ответить. Я никогда раньше не арестовывал людей, занимающих столь высокий пост. Эта идея казалась немного нереальной, особенно учитывая, что все страдания, которые она причинила, были совершены с очень благородной целью.

— Но вы сделали это, служа своему народу, — сказал я. — Вы думали, что…

— Нет, Кол, — сказала Теленаи. — Я не думала о своем народе. Теперь мои глаза ясны. Я думала о себе. Служение требует чрезвычайного смирения. Как легко принять славу и известность за долг! Но долг — вещь неблагодарная, незаметная, забываемая, но, о, такая необходимая. — Она снова улыбнулась мне. — Ты, конечно, это знаешь. Я давно слышала, что Юдекс — самая неблагодарная из всех имперских служб, но без нее все мои труды здесь пошли бы прахом. — Она выпрямилась, шмыгнула носом и разгладила одежду. — Что значит отдать еще одну жизнь ради этого великого стремления? Я просила об этом других. Теперь я сделаю это сама. Итак. Пойдем, Кол. Закончи за меня мою историю, чтобы следующая могла начаться безупречно.

Я слушал, как волны разбиваются о пирс, и смотрел на мерцающую вдали завесу. Каким огромным казался мир в тот момент, и в то же время таким маленьким.

— Кол? — сказала она.

Я достал свои путы запечатлителя и сказал:

— Коммандер-префекто Кулаг Теленаи из Императорского Иялета Апотекалей, я заключаю вас под стражу за преступления против Империи, а именно: крайнее пренебрежение служебными обязанностями, халатное отношение к жизням императорских слуг и воспрепятствование расследованию Юдекса. Вы будете задержаны и помещены под стражу до тех пор, пока не предстанете перед судом имперского таксиарха. Я предупреждаю вас, что все ваши действия и высказывания будут рассматриваться как свидетельские показания, и предлагаю вам подумать о том, как вы будете реагировать.

Еще одна грустная улыбка, и она кивнула. «Да. Да, конечно». Она протянула мне свои запястья, я надел на нее путы и увел в ночь.

КОГДА ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ — когда ей предъявили официальное обвинение, перевезли к таксиарху и заперли в камере предварительного заключения апотов, — я вышел и увидел, что экипаж Аны ждет меня снаружи. Женщина-кучер спустилась со своего места и выглядела очень встревоженной.

— Она велела мне следовать за вами, сэр, — сказала кучер. — Хотя она совсем нездорова…

Я бросился к дверце кареты и распахнул ее. Ана лежала на деревянном сиденье, склонив голову набок, ее дыхание было прерывистым.

— Закончено? — выдохнула она. — Ты сделал это?

Я двинулся, чтобы поднять ее.

— Мэм! Мэм, я…

Ее белая рука метнулась вперед и схватила меня за запястье с поразительной силой.

— Это закончено, Дин?

— Я… Да. Теленаи в заключении. Она сдалась.

Ана слабо кивнула, пробормотала «Хорошо» и откинулась на спинку стула. «Правосудие свершилось, кто бы ни был виновен, Ярроу или имперец. Хорошая работа, мальчик… А теперь. Медиккеров, пожалуйста?

Ее глаза закрылись, и я крикнул кучеру экипажа, чтобы та увезла нас отсюда.

ГЛАВА 54

| | |

МЕДИККЕРЫ ПЕРЕНЕСЛИ АНУ в колыбель, где начали ее осматривать, все их дополненные глаза, носы и уши изучали ее, как жуки, ищущие трещину на тыкве. Ана что-то прошептала им, пока они работали, и, хотя я не мог расслышать ее слов, медиккеры, казалось, были очень удивлены — они заглянули в свои книги, а затем подошли ко мне.

— Она просит, чтобы мы ввели ее в уюмак, сэр, — сказал медиккер. — Глубокий сон. Такой, который может длиться несколько дней.

— Она сказала, что ей нужен отдых, — сказал я, потрясенный. — Это, кажется, зашло слишком далеко.

— Это ее приказ. И, да, это возможное решение ее проблем, но это очень редкое средство, которое применяется только тогда, когда мозг перенес серьезную травму. С ней такое уже случалось?

— Насколько я знаю, нет.

— Тогда, возможно, вы сможете убедить ее в обратном.

Я подошел к Ане, которая лежала на боку, как ребенок, — эта поза сильно напомнила мне фальшивое тело Пиктис в ящике — ее тонкие ребра поднимались и опускались с каждым хриплым вздохом.

— Мэм, — нерешительно начал я, — они говорят…

— Не утруждай себя попытками переубедить меня, дитя, — сказала она тихим, но на удивление твердым голосом. — Я не впервые испытываю такое переутомление. Пяти дней сна должно хватить.

— Вы хотите проспать пять дней?

— Да! Ведь у тебя все под контролем, верно? Ты помнишь все, что я говорила и делала. Ты можешь говорить за меня, когда все будет… регулироваться

— Это может быть очень жестокое регулирование, мэм.

— Тогда ты, должно быть, подходишь для этого. Ибо, хотя у тебя вполне заурядный ум, с мечом ты обращаешься мастерски! Я доверяю тебе вести дела до конца своего отдыха.

Я наблюдал, как она сделала еще один глубокий, затрудненный вдох.

— Вам больно, мэм?

— Боль? Фу? Это всего лишь нервы, сообщающие о неприятных ощущениях, и их можно игнорировать. — Она подняла голову с завязанными глазами и прошептала: — Но… ты знаешь, что причиняет самую сильную боль, Дин?

— Что, мэм?

— Ну… сокрушительное разочарование от всего этого. Расследование завершено. Все позади. Больше никаких загадок, больше не нужно проявлять воображение. И в конце концов все оказалось таким незначительным. Это было ради денег, земли и жестокого, мелочного нигилизма. Честно говоря, какое… какое ужасное разочарование.

Я изучил ее, свернувшуюся калачиком в колыбели. Я вдруг впервые осознал, что Ана, возможно, в конце расследования чувствовала то же, что и я: одиночество, отчужденность. Но, возможно, ее чувства были другими: неудовлетворенный голод и разбитые надежды.

Такой же человек, как и все остальные. Это заставило меня задуматься о последних словах Пиктиса, сказанных им перед смертью.

— Сейчас ты думаешь о нем, — тихо сказала Ана. — Верно?

— Вы еще и умеете читать мысли? — спросил я.

— Несмотря на все мои желания, нет! Но разочарованный слуга императора может увидеть частичку себя в человеке, который был убит этой ночью, верно?

— В некоторых… некоторых словах, которые он сказал, было что-то похожее на правду, — признался я.

Она горько рассмеялась.

— И что это за слова?

— Что мы всего лишь инструменты. Я превращаю свое тело и разум в инструменты для других и не имею права голоса в их использовании.

— Ты младший офицер, Дин, — сказала Ана, озадаченная, — гипократос. Все такие офицеры чувствуют так. На самом деле, многие старшие офицеры чувствуют то же самое — как и многие гражданские, я подозреваю! Кто мы такие, если не инструменты, служащие друг другу? Но… —