Потерявший солнце. Том 2 - FebruaryKr
Монахи столпились на берегу, глядя на медленно поднимающееся солнце. Нежно-золотые лучи его путались в клубах дыма, а запах гари ветер донес до острова еще ночью. Настоятель прижал ладонь к груди, ощущая суматошное биение собственного сердца.
— Неужели опять началось? — хрипло проговорил он, но шепот волн заглушил тихие слова.
Больше у них нет никакой защиты, и, если столица снова горит, им придется только закрыть ворота в попытке сохранить оставшиеся в храме знания и ждать своего конца.
Один из братьев заметил крошечную фигурку на побережье. Человек, укутанный в теплый плащ, деловито сталкивал лодку в воду. Войдя по колено в волны, он запрыгнул на борт и оттолкнулся веслом.
— Кто это? — вглядываясь в удаляющуюся точку, ошеломленно спросил у настоятеля брат. Старый монах только нахмурился. Пробормотав что-то нелестное, он развернулся и пошел обратно под защиту стен, ежась от влажного ветра; спина его гнулась все сильнее, будто старость обрушилась на него внезапно и всем свои весом давила к земле.
Восьмой брат давно оставил позади свое прошлое, однако прошлое не желало отпускать бывшего командующего. Скрыв бритый затылок под капюшоном, лишенный языка монах греб широко, размашисто; правил он прямо на исходящую дымными языками столицу.
Жизнь его давно была бесполезна, а теперь и вовсе обернулась во вред. Если уж своими руками помог он рождению чудовища, то ему и пытаться все исправить.
Лодка таяла вдалеке, покачиваясь на волнах среди ярких бликов; тяжелые каменные ворота сошлись, отрезая обитель знаний от всего мира.
Глава 9
Массивные плиты под ногами слабо подрагивали. Ступая на них, Юкай не ощущал плотности камня — дорога казалась неверной и непрочной, как проложенная по болоту тропинка.
В детстве он почти не показывался людям на глаза, оберегаемый от многочисленных врагов. Дворец остался в его памяти запутанным враждебным лабиринтом из стен и душных занавесок, заполненным спертым запахом благовоний, негромкими голосами и всеобщим равнодушием.
Приняв свое будущее, связанное со служением империи, Юкай снова покинул столицу. Сейчас же город, раскинувшийся под его ногами, оказался совершенно чужим. Как можно служить чему-то, что осталось только неясным образом, не обретя ни ценности, ни плоти? Столица — сердце страны, но это сердце давно не бьется.
Все мертво. Мертв камень стен, он никогда и не был живым, лишь согревался от человеческого тепла. Мертвы запущенные сады и опустевшие дороги. Мягкий камень пружинил под ногами, подталкивая вперед, и запах крови забивал ноздри. Он въелся в подкорку, этот запах, пробрался под самую изнанку кожи и навсегда поселился внутри…
На своем пути Юкай не увидел ни одной живой души.
Люди с самой границы бежали сюда вместе с пожитками и домашней скотиной, неужели все попрятались? Юкай остановился, с недоумением осматривая пустую улицу. Сероватые стены в прозрачных сумерках казались совсем светлыми, а темные подтеки и брызги смотрелись на них неуместным узором. Мертвая тишина окутывала дома, но в отдалении можно было расслышать блеяние и отчаянный собачий лай.
С громким треском мощеная дорога под ногами дрогнула, и Юкай взмахнул рукой, едва не потеряв равновесие. Темный меч, на который он небрежно оперся во время своей остановки, раздробил камни, украсив их паутиной глубоких разломов и трещин. Со все возрастающим недоумением Юкай посмотрел на меч, который вовсе не заметил в руке и тяжести которого не ощутил; блестящее когда-то лезвие покрылось плотной пленкой подсыхающей крови.
— Господин, время не ждет, — вкрадчивый шепот острой льдинкой коснулся его уха. — Дворец совсем близко.
Оторвавшись от созерцания меча, Юкай поднял голову. Дворец выглядел незыблемым и способным пережить еще десятки потрясений. В узких окнах дрожали огни и метались тени.
Не время предаваться воспоминаниям и думать о том, чего не случилось, но одна мысль преследовала Юкая неотступно. Разве он многого хотел? Разве мечты его не были самыми простыми и бесхитростными?
Когда-то он думал о славе и яркой судьбе, но со временем все эти детские фантазии уступили место другим желаниям. Он готов был отдать себя службе на благо родной земли, не жалуясь и не жалея себя. В награду он попросил бы только одного. Разве желать тепла — преступление? Ему не нужен был трон, не нужны были власть или деньги. Ему хватило бы просто надежды на то, что вокруг останутся те самые дорогие сердцу люди, которых он признал своими. Разве такая мечта несбыточна?
Это такая малость…
Сколько людей получили возможность быть рядом с любимыми, ничего не отдав за это, не сумев понять, насколько они счастливы и благословлены?
Даже во сне не получалось укрыться. Юкаю иногда хотелось увидеть мать — вспомнить, какой она была, вытащить глубоко спрятанные образы: прикосновения ее рук, улыбки и смех.
О Ши Мине он старался не думать вовсе. Только не там, на границе между сном и явью, когда источенный болью разум готов был поверить в любую ложь, лишь бы стихло, успокоилось раздирающее изнутри чувство вины.
Серая топь тянула на дно, притворяясь камнем; равнодушная пустота окружала, прячась за стенами обезлюдевшего города.
Сотня сибайцев перекрыла все коридоры, сходящиеся к главному залу. Перед недвижными воинами плотно, плечом к плечу, стояли слуги. Глаза у них были пусты, как у снулых рыб, — в случае нападения толпа, состоящая из стариков, девушек и подростков, не смогла бы оказать никакого сопротивления. Лишенный воли живой щит послужил бы только небольшим препятствием, до последнего пытаясь защитить свою госпожу.
Трое отпрысков рода Фэн вместе с личной охраной заперлись в ожидании не то неизбежного конца, не то возможности переломить ситуацию.
— Мы еще можем успеть, — негромко заметил Фэн Юань, — скрыться в городе и попробовать вернуться на острова.
— Я не буду убегать, — ровно отозвалась принцесса. Глаза ее были почти безжизненны, только на самом дне едва теплился отблеск страха. — Он не остановится, все равно не остановится. Нет разницы, сбежим мы или нет. Я не хочу всю жизнь оглядываться.
Ло Чжоу со скучающим видом оперся о колонну и разглядывал собственные ногти. Одет он был невзрачно и никакого внимания не обращал ни на принцессу, ни на ее брата.
Ему тоже полагалось стоять в живом щите, подчиняясь приказу и готовясь жизнь отдать за чужеземцев, да только нежные спутанные мелодии Фэн Жулань стекали по лисьей шкуре как вода; Мастер же только щурил глаза и сочувственно улыбался.
