Пилигрим - Юрий Неспящий

— Не раньше, чем закончится зима, — ответила гонкай и ушла.

Мальчишки начали шептаться с улыбками. Тощий схватил Дракончика и принялся натирать ему макушку. Все посмеивались.

— Саймо, ты пойдешь с нами? — спросил Зеленый.

— Нет, я останусь тут, — ответил птицелюд.

— Опять будешь ждать Мию? — спросил Дракончик, — у нее ж и без тебя дел по горло, нафиг ты ей сдался, пошли с нами!

— Простите, я буду тут.

— Не нужно настаивать, — сказал Нина.

— Да, — согласился Зеленый, — если что мы ждем тебя.

Птицелюд кивнул, проводил товарищей взглядом. Снова посмотрел на дверь. Уже четвертый день он ждал, что оттуда выйдет Мия, но она так и не показалась.

Глава_33.2

(Неделю спустя)

За прошедшие дни Рю становилось все лучше, иногда гонкай просыпалась и даже говорила. Рюга кормила сестру, мыла, помогала во всем, почти не отходила от нее и подпускала к ней лишь Мию с Усиочи.

В качестве охраны к четверке прислали Соона — угрюмого парня, который состоял в летней делегации. Рюга поцапалась с ним в первый же час, когда он попытался выяснить, что произошло в день нападения, и отчитал гонкай за то, что она до сих пор не составила отчет. Соон также передал Усиочи, что Фешань и Нао присоединятся к ним через пару недель.

Кито замкнулся в себе. Как бы Мия ни пыталась с ним заговорить, лин почти не реагировал. В итоге Криста решила просто быть рядом. В какой-то момент девушка поняла, что у Кито даже нет сил, чтобы грустить или думать. Самым трудным было заставить его поесть.

Когда лин засыпал, Мия навещала Акиду. В бою он сильно поранил горло. По словам Усиочи, любой другой на его месте захлебнулся бы кровью. Но благодаря опыту войны, и идеальному моменту, капитан смог продержаться до самого конца, прижимая ткани так, чтобы раны не раскрывались.

В очередной вечер, когда Мия зашла к наставнику, в комнате был лишь Мудзан.

— А где господин Акида? — сразу выпалила Криста.

— Ушел, — ответил генерал. — Сказал, что тут ему плохо спится.

— Он… я хочу… — Мия затихла. Я еще ни разу не говорила с ним.

— Он будет рад беседе с тобой. Возможно, именно поэтому ушел отсюда. — Генерал захохотал. — Чтобы я вам не мешал!

— Спасибо! — Кристория поклонилась и ушла.

— Удачи.

— Мия Тае, добрый вечер, — поздоровался Тихий, на лоджии приюта.

— Здравствуй Саймо, ты не замерз?

— Нет.

Мия сделала пару шагов и почувствовала, как мышцы на спине жжет, будто ее отхлестали крапивой.

— Мия Тае!

— Саймо, я хочу поговорить с господином Акидой наедине и…

— Я все понимаю! — Птицелюд выбежал вперед Мии. — Позвольте мне отвести вас.

На деньги, заработанные в порту, Саймо купил рикшу — одноместную телегу на двух колесах, за которую впрягались айну, а не животные. В рикше на скамейке для пассажира лежала шуба, которую птицелюд взял в качестве платы за починку крыши и несколько раз стирал на реке при любом подозрении на то, что она чем-то пахнет, в конце концов, решился на покупку цветочного масла, чтобы придать аромат лета.

Птицелюд укрыл девушку шубой, помог сесть в повозку. А когда впрягся в нее, понял, что ему нужно прилагать усилие не только чтобы ее толкать, но, и чтобы держать лапы на земле. Хотя везти тележку оказалось нетрудно, птицелюд почти не чувствовал веса собственного тела, однако он то и дело вставал на дыбы при остановке или на поворотах.

— Саймо, может я сама дойду? — спросила Мия через пару кварталов.

— Нет.

— Но уже темнеет и…

— Я довезу вас!

— Хорошо, только, пожалуйста, не навреди себе.

Сначала Саймо поехал напрямик, но наткнулся на раздолбанную улицу, которую еще не расчистили после битвы между сестрами и багровыми бесами. — «Я этого не учел!» — подумал птицелюд, отчего его сердце заколотилось так, что заложило уши.

Саймо затормозил когтистыми лапами, чуть не встрял колесами на обломках. Когда разворачивал, случайно задвинул стопорный крюк, который не позволял повозке вставать на дыбы и едва не перевернул ее. Но, в конце концов, смогу удержать равновесие. — «Я мало практиковался!» — подумал Тихий, вспоминая свои тренировки, в которых главным пассажиром был Дракончик.

Брови Мии дрожали от постоянной тревоги, а иногда и от боли в ранах. Девушка посмотрела на мелкий снег, затем на масляные лампы в домах, вспомнила разговор с аяшуа. Она забыла половину предсказания, но в ее памяти засела фраза, — «Ты боишься признаться себе в том, что поняла суть своего дара».

Мия прищурилась, посмотрела на спину Саймо, который пыхтел впереди. Молодой птицелюд старался огибать любой камень и кочку, которые могли бы встряхнуть рикшу. — «Он не влюблен, но заботится обо мне как будто… верный слуга?»

Птицелюд довез Мию по заковыристому маршруту, который продумал загодя, чтобы не потревожить раны девушки. Ради этого он несколько раз отлучался от приюта, водил пустую тележку, изучая места, где меньше всего кочек, ухабов и прочего. А когда все же рикша сотрясалась, птицелюд то и дело вспоминал о монахах, которые практикуют самоистязание, и представлял, что он в их рядах хлещет себя по пернатой спине шипастой розгой.

— Саймо, я пойду сама, — сказала Мия, когда вышла из рикши.

Запиханный птицелюд кивнул и поклонился. Вдруг он почувствовал тепло на плечах. Распахнул глаза. Понял, что Мия укрыла его шубой, в которой ехала все это время.

— Подожди меня в повозке, ладно?

— Слушаюсь, — отозвался Тихий, проводил девушку взглядом. Ему казалось, что на его плечи положили не шубу, а крылья, на которых он взаправду сможет летать.

(В то же время в приюте)

Рюга сидела напротив Кито. Мия попросила гонкай приглядеть за ним. Рюга заходила к нему пару раз и заставала его спящим. Но теперь лин бодрствовал, — «От же размазня,» — подумала Рюга.

Кито пялился на нее как тысячелетний старик харудо, который утратил не только волю к жизни, но и половину ума. Гонкай все больше наклоняла голову и приоткрывала рот, как будто перед ней левый мужик, который учит ее жизни.

Но лин молчал.

— Рожа у тебя кислая, — сказала Рюга.

— У тебя тоже, — прохрипел Кито.

— И какой ты после этого мужик.

Лин перевел глаза с пола на гонкай. У него даже не было зачатков желания спорить или отвечать.

— В обычный день за такие слова ты бы начал перебранку, совсем сдал?

Кито молчал.

— Солома говорит, ты на себя руки наложить можешь. Это правда?

Тишина.

— Еще раз промолчишь, уши в узел завяжу, понял?

…

Гонкай впилила в лина светящиеся глаза. Убедилась,