Как поймать монстра. Круг третий. Книга 2 - Арина Цимеринг

А потом в зал зашел этот человек – и все изменилось.

Это место, этот город, его маленькое убежище перестало быть безопасным. Все оказалось бесполезным. Вся жизнь, проведенная здесь, скукожилась, смялась, словно ненужная больше бумажка, которую предстояло выкинуть. Прошлое перестало иметь значение.

– Денёчка! Слушай, умираю от голода. Есть у вас что-нибудь для пустого желудка?

А будущее перестало существовать.

Мама говорила, что это большая насмешка жизни: то, что они не могут выжить в одиночку, но и рядом с тем, с кем окажутся связаны, рано или поздно умрут.

«Тебе может не повезти. – Мама убирала волосы с его лба и целовала, а затем прижималась щекой. – Ох, детка. Люди бывают злыми, холодными, некоторые и вовсе не способны на эмоции. Их собственные травмы могут делать их жестокими».

Киаран не хотел никого – ни злого, ни доброго, ни жестокого, ни милосердного. От мысли, что когда-нибудь он встретит человека, от которого будут зависеть его жизнь и смерть, тошнило. От постоянных маминых историй тоже. Он не хотел, чтобы она их рассказывала. Они ругались, она заламывала руки, соглашалась… А потом рассказывала снова. И снова. И снова.

Про то, что леннан-ши – это зеркало нужд и чаяний. Про то, что леннан-ши – это вода для умирающего от жажды, пока он не напьется досыта. Если человеку нужна любовь – ты будешь ею, если он нуждается в музе – ты станешь вдохновением, если он одинок – ты станешь другом, лучшим из всех.

Сидя на полу гостиничной ванной и протягивая дрожащие от боли и отвращения пальцы к лицу, Киаран равнодушно подумал: ну, дружбы у них точно не выйдет.

Пальцы ничего не нащупали. У него не было половины лица.

Это больше ужасало, чем вселяло боль. Больно было в самый первый момент, когда вода, обернувшаяся раскаленным огнем, растворила мир и землю под ногами. Потом стало легче. Киаран знал, что так и должно быть – ему почти никогда не бывало больно. Когда пьяный придурок Майк Феллан сбил его на машине после выпускного, Киаран просто поднялся и отряхнулся. Его раны затягивались за секунды. Кровь тут же сворачивалась, а порезы затягивались.

Даже тогда, сидя в кругу из черт пойми чего, Киаран ощущал, что его тело медленно, но упорно стремится вернуть исходный вид.

– Если бы не я, ты бы и дальше миловалась с этой тварью. То есть, извиняюсь… с Киараном Блайтом.

Киаран прикрыл единственный оставшийся глаз. Он не знал, готов ли разрыдаться, или ему все равно – или это человеку за дверью все равно? Все смешалось в тугой комок из чувств.

«Ты не говорила, что будет так, мама, – неожиданно подумал он исступленно. – Ты не говорила, что за такими, как мы, охотятся. Ты не говорила, что таких, как мы, убивают».

– …Парня объявят в розыск. А нас выставят террористами по национальным новостям…

Но затем вернулся привычный цинизм, успокаивая мысли в голове и раздрай внутри. Ну, может, так даже проще.

Может, его просто убьют – быстро и безболезненно. И не будет всех этих историй, всего этого медленного угасания, равнодушия, голода, и он не растворится в небытии, когда его окончательно забудут. Просто пуля в лоб. Это ведь тоже вариант, мам?

Истерический смешок лопнул на губах вместе с кровавым пузырем. Хотелось пить и чтобы мама ответила, а вот страшно почему-то не было ни капельки.

С тихим скрипом яркий прямоугольник лег на темную, залитую кровью плитку и ослепил.

Это открылась дверь.

* * *

Так он и пытался думать.

Пытался сказать себе: плевать. Пусть делают с его жизнью что хотят. Они могут застрелить его, могут оставить в Фогарти-Мэнор связанным, могут просто развернуться и отправиться домой, отпустив на все четыре стороны, – все равно ему умирать, так какая разница?

Он пытался сказать себе все это, а спросил все равно другое:

– Миз Роген планирует меня убить?

Киаран немного презирал себя за этот вопрос. Звучало на самом деле жалко. Будто он готов был торговаться за собственную жизнь и примеривался к расценкам.

Он пытался сказать себе: плевать. Но отчаянная боязнь пустоты, которая последует за выстрелом, желание еще раз проснуться утром, ощущение, что он не прожил то, что могла предложить ему жизнь, – все это подтачивало самоуверенное «плевать» и скапливалось во рту вопросами.

– А ты как думаешь?

Голос у мистера Махелоны был очень низкий, звучный, как у какого-нибудь актера озвучки. Собственное сравнение развеселило Киарана, но это было истерическое веселье – забавно представлять, будто это говорит не человек, который может размозжить твою голову голыми руками, а только озвучивающий его актер, как в какой-нибудь видеоигре. Будто это все нарисовано, а на самом деле и мистер Махелона, и сам Киаран – герои франшизы от Naughty Dogs. Будто это квест, в котором можно сохраниться у костра, горящего посреди развалин старого поместья.

Будто вся эта история – про охотников, про существ, которых они убивают, про святую воду в лицо и горящие запястья, про путешествие в лес на машине с незнакомыми людьми – ненастоящая. И происходит не с ним.

– Я не думаю, что ей есть резон оставлять меня в живых, – чувствуя себя героем игры, сказал Киаран, словно и не о себе. – Она считает, что вас это погубит. Вы же охотники. Это то, что вы делаете. – Он уставился в огонь, пытаясь перебороть ощущение сюрреалистичности. – Убиваете нечисть.

Нечисть – это ты. Это ты о себе говоришь. Понимаешь?

Киаран понимал.

– Таких, как я.

– Таких, как ты… – Мистер Махелона прикрыл глаза, будто не хотел видеть его, Киарана, лицо, и хмыкнул: – Ты хочешь меня разжалобить, что ли?

«Тебе может не повезти. Ох, детка… Люди бывают злыми, холодными, некоторые и вовсе не способны на эмоции».

Человек в джинсовке и с закинутыми на лоб солнцезащитными очками. Человек, громогласно говорящий: «Денёчка!» Человек, смотрящий на него добродушными глазами. Человек, смотрящий на него безразличными глазами. Человек, способный раздавить его голову голыми руками.

Человек с низким голосом, звучным, как у актера озвучки.

Человек, которого Киаран ненавидел.

«Тебе может не повезти. Ох, детка…»

– Я не хочу умирать.

Признание вырвалось против воли. Слетело с языка, как секрет, неаккуратно выпущенный наружу. Киаран не успел себя остановить и ненавидел, насколько жалобно это прозвучало. Ненавидел, что так и не смог убедить себя, что ему плевать.

Он