Отродье мрака - Rotten Apple
Колокол гремел в одной из башен, и трель его напомнила Арлингу о колоколах Цитадели. Он видел, как некоторые горожане покидали площадь и направлялись вниз по улочке, словно следуя чьему-то зову. Снедаемый любопытством, он влился в человеческий поток.
Арли прикрыл голову капюшоном плаща, чтобы не привлечь внимание стражи. Вокруг были одни только бедняки, одетые в кожаные и холщовые лохмотья, а то и вовсе голые, лишь в самых сокровенных местах прикрытые чем попало. Куда бы они ни шли, они явно стремились туда попасть. Они толкали и обгоняли друг друга — мужчины и женщины, несущие на руках детей, — а их босые ступни шлёпали по грязи, пока они спускались по длинной, воняющей мочой улочке.
Толпа остановилась в самых низинах Хальрума. Здесь была другая, плохо освещённая и без мостовой, совсем небольшая площадь. В центре её высилось странное изваяние: футов десять в длину, не человек и не зверь, но что-то третье, не принадлежащее миру ни тех, ни других. Одутловатая, сгорбленная, статуя взирала на пришлых своими неподвижными глазами, — если это действительно были глаза, — а народ окружил её, утопая в грязи, и каждый глядел на идола с одержимой, благоговейной любовью. Явился человек — он называл себя слугой народа, но был одет, и одеяния эти скрывали сытый живот. Он залился фанатичными речами, а в диких возгласах его то и дело звучало имя: Асваргот, Асваргот, Асваргот…
Арли обернулся — кто-то положил руку ему на плечо. Перед ним был молодой мужчина: черноволосый, тонкий, как стрела, с горбинкой на носу и остроконечной бородкой. Серые глаза его смотрели резво и дружелюбно, на обнажённой груди висел кинжал в резных ножнах.
Арли напрягся, ладонь его сложилась в удобную для извлечения Пламени форму. Незнакомец примирительно воскликнул:
— Остынь, дружище! — он смиренно поднял руки. — Я же без злого умысла — я так, издалека заприметил человека нездешнего, диковинного, если позволишь…
Арли медленно спрятал руку под плащ.
— Ты кто такой? — хмурясь спросил он.
— Истинное дитя сего великого града, другими словами — отброс, что алкает смысла, живя сегодняшним днём в окружении помоев и нищеты! А этого ты не бойся, — он поцеловал висящий на его шее нож, — ибо сокровище, доставшееся мне от папеньки, я не окропляю человеческой кровью, а ношу единственно как оберег и залог доброй удачи.
— На твоём месте так сказал бы любой, — заметил Арли, не спуская глаз с оружия.
Незнакомец вроде как обиделся, на миг его лицо стало серьёзным.
— Я — не любой, я — представитель вымирающего вида, эмиссар поэзии! — Взглянув на толпившуюся вокруг статуи паству, он презрительно оскалил желтоватые зубы: — Молятся только глупцы, вот что я скажу. Но ты ведь не от крови глупцов, мой свежеобретённый друг? Идём — я покажу тебе истинный Хальрум, чуждый всякой ханже и мечтательной черни!
Мужчина повернулся и гордо зашагал по грязи, словно всерьёз намеревался оставить Арлинга одного в неказистом святилище. Чудак не внушал Арли доверия, но Служителю так льстило, что его причислили к этому кругу «не глупцов», что он подавил в себе опасения и, стараясь сохранять бдительность, двинулся вслед за мужчиной.
По ступенькам они поднялись на соседнюю улицу и шагали, пока не стихли позади возгласы самозабвенной паствы. Мужчина завернул в переулок, настолько узкий и тёмный, что сверху на их головы капала вода, стекавшая с черепичных крыш. Арли держался позади, подозревая ловушку, готовый в любой миг испепелить опасность Пламенем. Но из мыслей у него не шло другое, и он спросил:
— Почему в фонтане мышиные кости?
— А? — незнакомец непринуждённо посмотрел на него.
— Мышиные кости, — повторил Арли. — Я видел их на дне фонтана, и ещё разный другой хлам.
— О-о, вот ты о чём, — он по-шутовски ухмыльнулся. — Это суеверия, порождённые невежеством и скудной долей. Дельцы иногда бросают мышиные черепки в бассейн — верят, что так им будут сопутствовать барыши.
Он кивнул в ту сторону, где, как выход из глубокой норы, брезжила cеребристым светом оконечность закоулка. Они вновь оказались на широкой улице, вдоль которой теснились кособокие дома, — и никаких тебе засад, никаких вероломных нападений.
— Но всё это глупости, — продолжал мужчина, ступая по мостовой босыми ногами, — которые селятся в сердцах простого люда не от хорошей жизни. Как и культ этого пухлого вихта, Асваргота, которого никто уж сто лет как не видал, а бедняки всё возносят ему молитвы, а ну как возьмёт да услышит…
Двухэтажное здание, перед которым они остановились, сразу выделялось на фоне других, потому что внутри было шумно и, по всей видимости, чрезвычайно весело. Сквозь распахнутые ставни лился ярко-оранжевый свет, который никак не мог быть произведён свет-камнем. Задорно носились тени, звучал хор нескольких поющих голосов, приступы ревущего смеха. На стене возле двери висела железная табличка, изображавшая нагую женщину с объёмными грудями.
Незнакомец парадно упёр руки в бока, оглядывая фасад здания с какой-то нежной одержимостью. Он сказал:
— Знати плевать на всех нас — нищих ли, торгашей ли, — вот некоторые и выдумывают себе покровителей, молятся обветшалым идолам или швыряют мышиные кости в фонтан. Но истинная красота, уверяю тебя, — истинная поэзия, если хочешь, — в умении выстрадать тяготы, дать им продраться сквозь тебя, как ледяной поток сквозь глубокую пещеру, — и закалиться их хладом. А главное… — он сделал широкий жест рукой, обводя ей здание. — Главное — уметь найти среди этого хлада щепотку дурманящего тепла…
Он шагнул на крыльцо и распахнул тяжёлую дверь. Волна неудержимого гвалта хлынула наружу, огласив улицу. Незнакомец замер, поняв, что Арлинг не спешит идти за ним, но с настороженным лицом разглядывает его, пряча руки под плащом.
— О, да ты из бдительных, мой милый, — протянул мужчина со слащавой улыбкой. — Но оставь тревоги: это же храм любви, который я ни за что не посмел бы осквернить убоем… И потом, тут масса совершенно чужих мне людей, которые и подавно этого не стерпят.
Арли не двинулся с места. Он смотрел на этого странного человека — на его живой оскал, на глаза, подёрнутые праздной пеленой, но при этом пылающие решительным огнём. Это был человек, чей искренний, мелодичный голос умел убеждать. Ему хотелось поверить.
«Толпа — это он, — подумал Арли. — Познаю его — наверняка познаю и толпу».
