Потерявший солнце. Том 2 - FebruaryKr
Скрытый покосившимся столом, в углу спал человек. Уснул он неловко, наполовину сидя и немного съехав по стене вниз. Он кутался в потрепанную, лысую от времени шубу.
Пройдя лабиринт из перевернутой лавки, кресла и стола, монах склонился над съежившимся мужчиной. Душные волны алкогольных паров и несвежего тела заставляли задержать дыхание.
Лицо спящего было изуродовано непомерными возлияниями и разгульной жизнью ровно до той степени, при которой все пропойцы становятся одинаковыми. Клочковатая пегая щетина, опухшие щели глаз, тяжело нависшие брови и отечные щеки искажали когда-то здоровое и энергичное лицо до неузнаваемости.
Монах с долей недоверия ткнул незнакомца в плечо, но тот только громче всхрапнул и мотнул головой, словно муху отгоняя. Со свистом выпустив воздух между сжатых зубов, монах ухватил мужчину за плечи и затряс с такой силой, что макушка спящего с гулким звуком ударилась о стену.
С невнятными проклятиями мужчина приоткрыл мутные глаза и взмахнул руками.
— Какого… Ну-ка, выпусти меня, живо! — прохрипел он.
Сжав кулаки, пьяный хозяин дома попытался ударить монаха в лицо, но движение вышло столь слабым и смазанным, что монах даже не подумал уклоняться. Перехватив обе руки, он с незнакомым удовлетворением начал выворачивать толстые пальцы в обратную сторону.
Тихо взвизгнув, мужчина выгнулся всем телом и засучил ногами, пытаясь уменьшить давление. Взгляд его под воздействием боли прояснился и преисполнился паники. Заметив признаки сознания в глазах, монах выпустил пальцы пропойцы и брезгливо вытер ладони об одежду.
— Ты совсем с ума сошел, что ли? — невнятно спросил мужчина, мгновенно успокаиваясь. Скатившись с лавки на пол, он обе руки прижал к груди и теперь с обидой смотрел на укутанного в старый плащ монаха. — Ты зачем сюда пришел вообще? Я на тебя сейчас пса натравлю, будешь знать! Взять его, взять!..
Тощая собака неторопливо вошла в комнату, приподняв одно ухо. В ее глазах сквозили тоска и равнодушие. Медленно вильнув хвостом, пес посмотрел на хозяина, покрутился на месте и полез под стол, где мгновенно уснул.
Монах едва слышно усмехнулся и вытянул из кармана мелкую монетку, а из сумки — стопку крепко сшитых небольших листов бумаги.
При виде монетки пропойца оживился, но монаху с большим трудом удалось обратить его внимание на короткую надпись.
— Слепой?.. — Прочитав, мужчина нахмурил лоб. — Змеиное отродье, вырастил на свою голову! Два года я его кормил, два года! А потом старый император помер, и все покатилось. Ферму еле удержали, все деньги туда ушли, жена умерла, а этот змееныш только и скалился. Говорю — отцом меня назови, иначе кормить не стану, а он губы жмет и говорит: есть у меня отец, а ты никто мне. Два года еду на него тратил!.. А теперь смотри-ка, вырос, на дудке играет в чайном доме, да кому музыка-то нужна в такие времена? Денег не допросишься… А ведь лицо мне твое знакомо, только не припомню откуда.
«Что за чайный дом?» — подрагивающей от сдерживаемой злости рукой написал монах и ткнул листок под нос владельцу дома. Тот прищурился и разочарованно цокнул:
— Вопросы-вопросы, а монет больше нет? Прямо под дворцовой стеной, министры туда захаживают, и охрана там своя, до сих пор не разграбили. Найдешь еще монетку, я тебя и провожу, идет?
Монах аккуратно засунул бумагу обратно в сумку, поднялся на ноги, поправил плащ и с размаху пнул лежащего на полу мужчину в живот.
Денег хватило бы на десять лет. Как минимум на десяток лет; как можно было истратить все за два?! Каково было одиннадцатилетнему слепому ребенку оказаться на улице? Какими способами ему удалось выжить?
Впрочем, незачем винить посторонних. Их вина несоизмеримо меньше.
Вытащив еще одну монетку, монах бросил ее в ноги корчащемуся от боли мужчине и быстрым шагом покинул дом.
Ежась под порывами внезапно налетевшего влажного ветра, он возвращался в столицу. В голове узлами связались столько вопросов и предположений, что виски заломило; отбросив их все разом, Вэй Си запретил себе думать о встрече с сыном.
Ее могло и вовсе не случиться. Мальчик — теперь уже молодой мужчина, в этом году, ближе к зиме, ему исполнится двадцать два — может вообще не вспомнить его, не узнать. Двенадцать лет для ребенка куда больше целой жизни.
Сначала он попытается встретиться с сыном и только потом попробует проникнуть во дворец; несмотря на пустеющие улицы, в столице все еще тлела жизнь и ходили слухи. От многотысячного населения осталось едва ли больше четверти, да и та старалась без особой надобности дома не покидать. Город воров, которым некого обокрасть, разжиревших крыс и тихого шепота по углам.
Этот шепот даже до монаха донес кое-какие интересные вести. И о безумном новом императоре, повелителе армии мертвецов, и об орде дикарей, которые поклонялись ему больше, чем своим богам. Послы из Сибая вот-вот должны были прибыть с богатым выкупом за двух принцесс и принца, взятых в заложники во дворце. Кое-где даже принимали ставки на то, живы ли еще неудачливые дети рода Фэн и на сколько кусочков покрошит послов новый император, взмахнув своим чудовищным мечом и демонически хохоча, разумеется. Имея такое оружие и мощь, способную за несколько дней покорить империю, нельзя обойтись без демонического хохота и дорогих черных одеяний, расшитых золотом.
Во дворец можно попытаться проникнуть вместе с послами, притворившись бродячим монахом. Только вот к кому обратиться за помощью? Если младший Дракон имеет репутацию умалишенного, то духи наверняка уже принялись за дело. Кому при дворе будет выгодно вернуть ему разум и уничтожить опасное орудие?
Возможно, троим сибайским наследникам? Наверняка ведь не по своей воле они до сих пор находятся во дворце, завоеванном в кровавой битве. Переговоры могут сорваться. Шанс спасти Юкая легко будет представить как возможность лишить его власти и сбежать, воспользовавшись слабостью.
Жаль, что монах не знает истинного положения дел. Только бы не встретить во дворце кого-то из давних знакомых…
И лишь бы не попасться на глаза императору. Уж он-то наверняка на всю жизнь запомнил лицо монаха, которого мнит своим соперником. Никакие доводы о благе для самого Юкая юноша точно не примет, как ни старайся.
Ноги сами несли монаха по широким улицам. Стена нависала над ним, будто скальный выступ; с каждым шагом мужчина заново узнавал потертые плиты и открывал внутри себя что-то, давно запертое на десятки замков.
Вэй Си, главнокомандующий армией Лойцзы. Вэй Си, отец и предатель. Вэй Си, восьмой брат, лишенный права говорить.
Стоят ли статуи основателей у главного входа во дворец
