Когда погаснут все огни - Анастасия Вайсбах

Тонкая рябь энергий завибрировала в воздухе. Отступник собирался воспользоваться талисманом перемещения. Видимо, редкостную и трудную в изготовлении вещь он приберегал на самый крайний случай.

Почти не раздумывая, Хао Сюаньшэн устремился к нему, хватая за края одежды и видя, как вокруг мечутся огни разрушающегося переходя, чувствуя, как сжимает голову невидимыми тисками, как скручивает суставы.

Это было безмерно опасно. Помеха талисману в последний миг могла уничтожить их обоих, разорвав в клочья тела и заточив души в незримом до скончания дней мира. На несколько мгновений Хао Сюаньшэну показалось, что так и будет. Но огни, взвившись безумным смерчем, погасли. А затем последовал удар о твердую каменистую землю.

Пыль и осколки сухих костей запорошили лицо, заставив ослепнуть. На тело будто навалилось тяжелое плотное одеяло.

Земли духов. Неизвестно, куда должен был перенести талисман изначально — но, сбитый грубым вмешательством Хао Сюаньшэна, он забросил их по другую сторону Завесы. Найти выход будет непросто…

Опираясь на Шуанъюнь, Хао Сюаньшэн с трудом поднялся на ноги, ища взглядом своего противника. К счастью, их не разбросало слишком далеко. Отступник тоже пытался встать, прикрывая ладонью расползающуюся кожу на левой половине лица.

— Ублюдочный пес… что ты натворил.

Ровный бледный свет, льющийся отовсюду и ниоткуда, не отбрасывал теней. В белесом небе недобрым глазом горела багровая звезда — здесь она была намного больше и ярче, чем в мире материи.

Осколки выбеленных костей, заменявшие песок, захрустели под их ногами, когда они сошлись в новой схватке.

Но бились не только они. С первым звоном встретившихся клинков вокруг закипела призрачная битва. Воины всех ушедших эпох, погибшие во всех войнах от начала движения Великого Колеса, сошлись в невозможной битве без конца и начала. Воины Ганьдэ в ярких доспехах поражали копями варваров хошу, что вторглись в Срединные Земли во времена, когда Яшмовая Ганьдэ стала лишь величественным воспоминанием. Сияющие бронзовыми доспехами воины Великой Цюнцзе бились с воинами Цзиньяня, облаченными в латы тех времен, когда Хао Сюаньшэн вел войска под соколиными знаменами. Конники сгинувшего века назад Таолу набрасывались на лучников из Данцзе.

В этой безумной битве все сражались против всех. Рты раскрывались в беззвучных боевых кличах. На усеянную расколотыми костями землю не падало ни капли крови. Страшные раны затягивались на глазах, не заставляя никого падать наземь. Никто не прикрывал друзей и не строил боевых порядков.

Ярость пробужденной памяти канувших в небытие битв опаляла огнем, отдаваясь в самой глубине души. Она билась в висках памятью живой крови и жизни. Манила — зачерпни, возьми немного, это восстановит силы, поможет победить, ведь ты же воин, это то, что от века сродни твоей природе, твоей истинной сути…

Хао Сюаньшэн стиснул зубы, борясь с искушением. Зачерпнув от этого источника — сможет ли он остановиться? Не станет ли это шагом на путь, что осквернит его сильнее…

В ударах, наносимых противником, стала ощущаться все большая мощь. Их скорость возросла, а глаза бессмертного стали наливаться темной кровью. Лопнувшая от удара кожа на лице стремительно срасталась. Не связанный ограничениями и обетами пути Пяти Дворов, отступник свободно черпал силу призрачной ярости тысяч воинов, отразившуюся навеки в Землях Духов.

И, понимая, что вот-вот проиграет, Хао Сюаньшэн решился. Алая обжигающая волна хлынула внутрь. На миг глаза заволокло багровым. Казалось, даже остановившееся века назад сердце вновь ударило в груди. У Хао Сюаньшэна вырвался крик — древний боевой клич Цзиньяня, которым он созывал воинов в дни своей смертной жизни.

Лицо противника исказилось от неверия и ярости.

— Божок, — словно выплюнул он, — каково такому, как ты, стать проклятым?

Хао Сюаньшэн не ответил. Он не знал, показалось ему, или и правда призрачные воины в цзиньяньских доспехах обернулись на его клич?

Это было не важно. Важно было лишь то, что противник дрогнул. Отступник не стал слабее, но из его движений ушла прежняя уверенность. Словно где-то в душе он испытал страх и усомнился в победе.

Все решили какие-то мгновения. Мимолетные промедления между ударами.

Меч выпал из разжавшейся руки, сухо скрипнув о разбитые кости. Призрачная битва рассеялась без следа, истаивая клубящимися клочьями блеклого тумана.

Пять ударов, рассекающих еще содрогающееся тело. Только после этого Хао Сюаньшэн вернул Шуанъюнь в ножны и опустился рядом с останками того, кто наконец обрел смерть.

Тело еще горело изнутри от силы, которую он зачерпнул во время боя. Хотелось еще. Испытать вновь биение сердца в груди. Наполнить себя теплом, забыть о изнуряющем холоде, неотступно грызущем нутро. Хао Сюаньшэн с силой ударил кулаками по раскрошенным камням, надеясь, что боль отрезвит его и вернет ясность разуму.

Он торопливо распахивал рассеченную разорванную одежду отступника, выворачивал поясные сумки, ища то, за чем так долго гнался.

Печать выпала на перемешанные с белесой пылью осколки костей, и Хао Сюаньшэн замер, глядя на нее. Совсем небольшая. Длиной чуть больше четырех цуней. Заключенная в плотно свитый жемчужный кокон из энергий, который глушил ее зов.

Тот самый зов, отголосок которого вел его все это время. Теперь сомнений не было. Хао Сюаньшэн устало прикрыл глаза, ощущая себя совершенно опустошенным и разбитым. Поиск и погоня увенчались успехом — но как так вышло, что рядом с печатью не было Сяохуамей? Неужели Меняющую Облик убили? И где, во имя Небес, Бездны и Преисподней, ему теперь искать выход из Земель Духов?

Глава 18

От затканных изысканными цветами рукавов платья Чжучжэн впервые на памяти Шэнли пахло лекарствами. У него сжалось горло. Он никогда не видел свою мать… такой. Не подурневшей, нет. Никакие заботы и тревоги не могли испортить ее невероятную красоту. Но теперь на ее лице лежала печальная тень тревоги и усталости, которую Чжучжэн даже не пыталась скрыть.

— Государь плох, Шэнли. Очень плох.

Шэнли потрясенно покачал головой. Он до сих пор втайне надеялся, что все происходящее — план отца, попытка выиграть время. Против Моу, против Ло, что уже открыто к ним присоединились. Чтобы он, Шэнли, и родня Чжучжэн получили передышку и смогли собрать силы. Но тихие слова матери разбили эту надежду вдребезги.

— Как же так? — неверяще прошептал он, вглядываясь в лицо матери, — государь еще не стар… он не может…

Как бы ни понимал рассудком Шэнли, что его отец смертен подобно всем людям, как бы ни сознавал, что однажды этот день настанет, как бы ни готовился, рассылая тайные письма тем, кто мог его поддержать после того, как дыхание покинет государя Чжэнши,