Распутье Воронов - Анджей Сапковский
Кто-то ударил дубиной по челюстям капкана, вбивая стальные зубы глубже в лодыжку, усиливая боль. Ещё один удар, зубы дошли до кости. Геральт не выдержал и закричал. Другая дубина ударила его по ключице, ещё одна по рёбрам, по колену, опять по рукам, по сломанным уже пальцам. И по голове. И опять по голове, очень сильно. Икры посыпались из глаз, а потом мир распался в пульсирующую мозаику.
— Хватит, — сказала Мериткселл. — Хватит, а то вы его убьёте. Если уже не убили! Он хоть дышит ещё?
— Дышит, дышит, — заверил Цибор Понти, срывая у ведьмака медальон с шеи. — Жив.
— Надо бы немного крови, — заметил Борегард Фрик. — Для более сильного впечатления.
— Раны на голове кровоточат сильнее, — с видом знатока рассудил Понти.
— Знание — сила, — Метрикселл встала коленями на грудь ведьмаку и с размаху полоснула ножом по лбу, под линией волос. В самом деле, кровь в тот же миг хлынула из раны, потекла волной, заливая лицо и шею. — Так хорошо будет? — Метрикселл встала.
— Идеально, — оценил Фрик. — Давайте посадим его на мула. Надо привязать, чтобы не свалился.
— И к воротам, к воротам. Пока не рассвело.
— Не уберегли, болваны, кхе, кхе, — маркиза Цервия Геррада Граффиакане раскашлялась, ударила тростью об пол и чуть не упала. — Вы допустили, кхе, кхе, — продолжала она кашлять, — что мой Артамон погиб. Из-за вашего недосмотра и вашей глупости от моего Артамона осталась мне только эта урна…
Мериткселл, Цибор Понти и Борегард Фрик слушали смиренно. Ни один не поднял склонённой головы, чтобы, следуя за взглядом маркизы, посмотреть на стоящую на камине урну с прахом чародея Артамона из Асгута. Урна была майоликовая, чёрная, украшенная гербом чародея — тремя золотыми птичками на синем поле, d'azur a trois merlettes d'or.
— По совести, — задыхалась и кашляла маркиза, — прогнать вас следует… Болваны эдакие, гнать вас прочь… Но есть у вас шанс искупить вину… Услужить. Слушайте мой приказ!
Трое склонились ещё ниже. Маркиза замолкла, ударила тростью об пол.
— Последняя воля Артамона, — зашамкала она беззубым ртом, — должна быть исполнена. Этот храм в Эльсборге и эти жрицы, сообщницы ведьмаков… Мой Артамон хотел, чтобы все они умерли страшной смертью. Именно так они и должны умереть, от огня и железа… И этот ведьмак-недоросль вместе с ними… А теперь слушайте, что прикажу…
— Откройте ворота, милостивые госпожи, — запричитала Мериткселл с неподдельным трагизмом в голосе. — Мы везём раненого ведьмака, молодого ведьмака, страшно израненного! Помогите!
— Пустите нас скорее! — Борегард Фрик, как оказалось, тоже мог бы сделать карьеру в театре. — Ведьмак еле дышит, он умрёт, если не поможете!
Маленькое окошко в воротах открылось, кто-то выглянул. Сидящий на муле охотника Геральт, собравши все силы, хотел крикнуть, предостеречь, но державщий его Цибор Понти затянул аркан у него на шее, задушил голос.
— Отворите, добрые госпожи, — надрывно стенала Мериткселл. — Ведьмак истекает кровью.
Засов скрипнул и заскрежетал, стукнула щеколда. Геральт, почти теряя сознание, перебитыми пальцами нащупал в кармашке на поясе амулет — металлический диск величиной с крону. Собрав оставшиеся силы, он трижды нажал на выступ — полудрагоценный камень гелиодор, известный также как золотой берилл.
Заскрежетали петли, створки ворот стали медленно открываться. Мериткселл и Фрик схватились за рукояти мечей.
Вдруг они услышали громкое жужжание, как бы звук некоего насекомого, переходящий в пронзительное крещендо. Перед воротами храма появился сияющий овал, в нём замаячил неясный силуэт. А потом из овала вышла невысокая женщина, одетая по-мужски.
Враи Наттеравн мгновенно сориентировалась в ситуации, поняла, что творится.
Из поднятых рук чародейки брызнул то ли туман, то ли марево, внутри которого роились крохотные искорки, вроде червячков-светляков. Враи прокричала заклинание, и туман окутал, а потом запеленал сначала морды лошадей, а потом головы всадников.
Все три лошади встали дыбом, две сбросили всадников наземь. Между тем мул под Геральтом отчаянно взбрыкнул и обоими задними копытами сильно врезал в пах лошади Борегарда Фрика. Фрик удержался в седле, но вопил, дико извивался, стараясь обеими руками стряхнуть с лица туман и светлячков, яростно нападавших на него, словно обозлённые пчёлы. Наконец, он сдался, повернул обезумевшего коня и с криком поскакал во тьму. Обе лошади без седоков помчались за ним с пронзительным ржанием. Цибор Понти и Мериткселл, лёжа на земле, кричали от ужаса и боли, беспомощно махая руками, отгоняя туман и жалящие их искорки. Наконец, оба бросились бежать, и бежали так быстро, что почти догнали скачущих за Фриком лошадей.
Один раз взбрыкнувши, мул, на котором сидел Геральт, успокоился. Несмотря на это Геральт обмяк и упал бы, если бы Враи Наттеравн не подбежала и не подхватила его, громко призывая на помощь. Ворота храма открылись, появились жрицы.
Но Геральт этого уже не видел. Он куда-то уплыл, далеко-далеко.
Глава девятнадцатая
Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать
Экклезиаст 3:2
Он просыпался во тьме и неподвижности. С горлом болезненно сухим и опухшим.
И просыпался в боли. Боль пронзала его, как копьё, раздирающими, пульсирующими спазмами, проходя от ноги к позвоночнику, в голову, в глаза.
Иногда он приходил в себя. Иногда снова терял сознание, но тогда ему снилось, что он приходит в себя.
Иногда ему казалось, что он умер. Потом он вдруг воскресал и думал, что сейчас умрёт. Ну, может быть, не сейчас, но завтра. Потом возвращалась боль, и он жаждал, чтобы так и было. Чтобы боль прекратилась, хотя бы с его смертью. Чтобы уже было завтра. Уже завтра.
А потом приходило завтра, и всё начиналось сначала.
Он мало что помнил из того утра.
Кто-то громко стонал, захлёбывался стоном. Прошло немало времени, прежде чем он понял, что это он сам стонет. Вокруг происходило движение, он видел это, мелькали тени, мигал дрожащий свет, он чуял
