Былые - Брайан Кэтлинг
Глава вторая
В Эссенвальде на свет являлся другой ребенок.
Гертруда Тульп горячо гордилась, что станет его единственным родителем. Госпожа Тульп гордилась многим. Независимость и решительность были путеводными звездами ее необычной юной жизни. Со времени после того, как она влезла в закрытый дом на Кюлер-Бруннен, они выросли по экспоненте. Рьяное любопытство завело в дом, таящий невозможное.
Тогда она была чуть моложе, и многие сбежали бы с криками при виде того, что она нашла в подвале: четыре искусственных человека воспитывали мальчика-циклопа. Но бакелитовые машины и их необыкновенная палата заворожили ее, превратив инстинкт скрываться в инстинкт сражаться. И она победила — ненадолго. Так она приняла на себя дом и одноглазого ребенка, которого звали Измаил, и наблюдала в изумлении, как тот расцветает и мужает. Этим мужчиной она овладела. Сейчас она приложила ладонь к животу и почувствовала, как двинулся ребенок. Не потому ли, что Гертруда вспомнила циклопа? Существовала немалая вероятность, что он и есть отец, и единственным ее страхом оставалось, что младенец родится с тем же уродством.
Все остальное в ее самодостаточном существовании, казалось, находилось под контролем, даже родители, вынужденные смириться с беременностью и безотцовщиной. В конце концов, зачатие случилось во время карнавала, когда мораль большей части обитателей Эссенвальда надевала маску. На любые опрометчивости и мелкие преступления в ходе этих дней старательно смотрели сквозь пальцы. Посему никто ничего не сказал — богатство и положение семейства Тульпов угождало ее любым потребностям. Но были и другие, негласные причины для этого сочувственного отклика. Гертруда заручилась крепкой дружбой с Сиреной Лор, одной из богатейших женщин в Эссенвальде. Сирена поклялась поддерживать и защищать ее. Даже когда Измаил обратил свои сексуальные авансы к Сирене, что для Гертруды втайне показалось не меньше чем благословлением. Всю приязнь Гертруды к уродцу уже исчерпали его требования, его копящиеся неудовлетворение и мелочная жестокость. Теперь же ее внимание было целиком приковано к растущему младенцу. Чрезмерную сексуальность Измаила и его потребность отведать и покорить каждый аспект своей новой жизни переуступили Сирене. В конце концов, это он, предположительно, исцелил врожденную слепоту Сирены, чудесным образом «забрав» недуг, диктовавший ей, как жить, пока в ее постель не заполз циклоп.
Во время своего последнего визита Сирена снова обсуждала с Гертрудой вероятность того, что ребенок принадлежит Измаилу.
— Интересна ли я еще Измаилу, проявляет ли он любопытство к ребенку? — спрашивала Гертруда.
Сирене претило лгать лучшей подруге, но истину, что он о ней и не вспоминал, было слишком больно произнести.
— Время от времени мы беседуем о родах, когда он справляется о тебе после того, как я возвращаюсь с наших встреч, — на деле он ни разу не заикнулся и не имел никакого интереса ни к Гертруде, ни к тому, чем занималась Сирена без него. Их отношения накалялись, но не поделилась она и этим.
— Можно ли быть с тобой при родах? — спросила Сирена.
Гертруда едва покачала головой, поджав губы и прикрыв глаза. Затем пристально посмотрела на подругу и ответила:
— Мне лучше быть одной. Родичи знают свое дело, вы станете друг другу мешать.
Сирена хотела было возразить, когда Гертруда перебила:
— Ты моя дражайшая подруга, и мы многое прошли вместе. Ты единственная знаешь об их существовании, и большего тебе знать не полагается. Конечно, я хочу, чтобы ты была со мной, но обстоятельства против.
Возникла секундная пауза, затем Гертруда продолжила:
— А еще ребенок может быть от него, и если он родится таким же, то я не хочу твоего присутствия. Прости за эту грубость, но мне действительно кажется, что иначе нельзя.
Сирена угадала истинный смысл слов, но не посмела о нем расспрашивать. Выпытывать мотивы и выворачивать столь болезненную почву — только посеять, взрастить и выпестовать больше боли, чем могут нести существующие реалии, спутанные по обе стороны родов. И она согласилась прийти, только когда за ней пошлют. Сирена поцеловала подругу, стараясь придушить трепещущую в сердце панику.
Гертруда воспользовалась возможностью выбраться из-под влияния Измаила и передать циклопа на руки кому-то с большими богатством и состраданием, чем когда-либо будут у нее. Она уже хвасталась перед родителями своей близостью с Сиреной и некими «друзьями» в доме, благодаря которым им не следовало ни о чем беспокоиться, а родители были только рады сократить свое участие и не задавать лишних вопросов. Знай они, что эти «друзья» — не люди, то еще задумались бы.
Родичи обитали в доме номер 4 по Кюлер-Бруннен задолго до появления Гертруды. Это были машины неизвестного происхождения — искусственные люди, гладкие и могучие, с рудиментарными заботливостью и преданностью, и при первой встрече у каждого посреди лба торчал единственный глаз. Но теперь Родичи стали новыми, переменившимися. Не теми бакелитовыми циклопами в полчеловеческого роста, какими она их увидела впервые. Ранее они были ростом с Измаила, пока тот был ребенком, и, подобно ему, смотрели единственным глазом. Ныне же выросли размером с нее, и у каждого стало по два глаза. Где-то и что-то изменилось, но Гертруда еще не знала в точности, что.
Все это не имело значения, когда на подвальной лестнице у Гертруды отошли воды. С каждым заплетающимся шагом тело выворачивало от боли и измождения.
Дойдя до двери в подвал, Гертруда уже запыхалась и хваталась за перила так, что те стали со скрипом поддаваться, и она увидела пот на руках. Заколотила в дверь и открыла. Родичи уже были тут как тут. Ее подхватили за руки и бережно взяли за талию, препроводя в тайники внизу. Бакелитовые тела были сильными и твердыми, служили прочным сопротивлением для ее дрогнувшей неуверенности.
Лулува — та из них, что казалась самой чуткой к потребностям Гертруды, — повернула к ней свою блестящую голову и произнесла:
— Он близок — момент выдворения почти настал. Твое дитя хочет внешний мир в своих легких и глазах, а мы будем здесь с тобой для того, чтобы радеть этому поглощению.
Гертруда улыбнулась наперекор схваткам и уцепилась за ребристый пластик мощной стройной талии Лулувы.
В подвальной кухне ее раздели Аклия и Сет и уложили на стол, превращенный в постель. К этому моменту Родичи уже приспособили весь подвал. Даже устроили небольшую ванную у раковин. Из комнат наверху собрали полотенца, тазы, зеркало и бельевой мешок, дабы
