Родословная. Том 6 - Андрей Сергеевич Ткачев

Первородные не могут оставаться незамеченными, особенно за столько веков. Просто не всё, что они делают, становится достоянием общественности. Многие вещи решаются в тени, в кулуарах. А последствия — ох, как заметны, только никто не догадывается, откуда они.

С учетом того, кем нас сделал отец и через какие тренировки все мы проходили, очень сомнительно, что кто-то из первородных мог долго удержаться в тенях.

Мы не были созданы для тихой жизни. Это уж точно.

Крис пока ничего не отвечал, просто продолжал наблюдать. Его взгляд был слишком внимательным, слишком прицельным — как будто он составлял обо мне досье, делал выводы, сканировал каждую мелочь: движения, тон, паузы. Я чувствовал, как он работает — почти механически, как опытный аналитик или психолог.

И в какой-то момент мне даже захотелось нарочно повести себя нехарактерно. Сделать что-то резкое, сбить ему настрой, сломать шаблон. Просто чтобы усложнить ему мысленный портрет. Но я удержался. Всё же это было бы… ребячеством.

— В любом случае, поговорить о наших братьях и сёстрах мы ещё успеем, — благожелательно улыбнулся Крис, всё так же глядя прямо мне в глаза. — А сейчас, думаю, стоит поговорить друг о друге.

Интересно. Я посмотрел на него внимательнее.

— Не то чтобы у нас не было тем для разговора — напротив, их было более чем достаточно. Но мы с тобой столько времени не виделись, что теряемся даже в базовых вопросах.

— Пять веков, если не ошибаюсь, — добавил он, словно между делом. — Может, чуть больше или меньше. Не так важно. Главное — многое изменилось. А ты… всё это время оставался в тени. Не проявлял никак себя. И теперь мне просто любопытно — где же ты скрывался, брат?

Я молча встретился с ним взглядом. Его поза была всё той же — расслабленной, уверенной. Крис сидел с видом человека, который контролирует ситуацию, ведёт беседу по собственному сценарию и, что самое неприятное, получает от этого удовольствие.

Отчасти мне даже хотелось стереть эту самодовольную ухмылку с его лица. Но я сдержался. Всё же, как ни крути, я был старшим. И по положению, и по силе. Мне не подобало действовать импульсивно, особенно сейчас.

Он был гостем. А я — хозяином этого дома. Дома, который сам укреплял после своего пробуждения, который сам напитывал магией крови — древней, забытой, редко используемой даже пять веков назад. Он был надёжной крепостью, скрытой от глаз всех, кому не следовало знать о моём возвращении и о козырях в моих рукавах.

Я мог позволить себе спокойствие. И потому ответил ровно:

— Да, многое изменилось. Но знаешь, Крис… меня больше интересует, почему все так легко поверили в мою смерть. После того, как мы восстали против Никлауса… Неужели никто даже не допустил мысли, что я мог выжить?

— Поверь, Эйгор до последнего в это верил, — спокойно отозвался Крис. — Но… твои останки исчезли. Мы пытались искать их — поначалу. Но безрезультатно. А потом стало не до того. Мы получили свободу, и, честно говоря, сами не знали, что с ней делать.

Он сделал паузу, затем продолжил, чуть тише:

— У отца осталось слишком много врагов. Они начали действовать сразу же, пытаясь урвать себе куски от его «наследия». Пришлось выживать. Не до поисков было.

— Даже ты сомневался, что мы одолели отца, — отметил я, чуть прищурившись. Все же эта недосказанность так и повисла в воздухе.

— Конечно, сомневался, — пожал он плечами. — Я думал, что это может быть ещё одна его проверка. Ты же сам знаешь, как он любил такие штуки. Психологические эксперименты, тесты на преданность, поведенческие ловушки. Он ведь нас растил как свои инструменты. Да и, в целом, первые года я ожидал, что он в любой момент объявится снова, чтобы отчитать нас.

— Не могу не согласиться, — кивнул я. — Он и, правда, любил нас «проверять». Вопрос в том, зачем?

— Думаю, у него были планы. Долгие, сложные, с запасом на десятилетия вперёд. Он никогда не делился деталями. Даже с Эйгором, хотя тот, как ты помнишь, разрабатывал ему немало схем и экспериментов.

Я опустил взгляд на чашку. Странно, конечно. При его методах мы вообще должны были погибнуть. Быть списанными как неудачные образцы. Но, видимо, у Никлауса, действительно, имелись другие приоритеты, и ему проще было воспитать нас в нужном ключе, чем начинать все с начала.

— Брат, — внезапно произнёс Крис, и в его голосе впервые прозвучала почти искренняя нотка, — тебе не кажется, что наш разговор… не клеится?

Я усмехнулся.

— Хотел сказать тебе то же самое, — ответил я. — Мы говорим вежливо, обтекаемо… будто встречались вчера. Но ты прав: прошло слишком много лет. Мы никогда не были особенно близки, чтобы это казалось естественным.

— Именно, — кивнул он. — Ты был отстранён. Ты держался особняком. Мы общались в основном с Эйгором, Вивьен… а ты всегда был на миссиях. На заданиях. Где-то вне круга.

— Это был выбор отца, не мой. Он держал меня в постоянной занятости. Не знаю, зачем. Возможно, хотел, чтобы я не сблизился ни с кем. Или просто считал, что так будет полезнее.

— А Вивьен, — продолжил Крис, — она сама по себе более открытая. С ней проще. Она умеет говорить… и слушать. С ней не чувствуешь, будто каждое слово нужно фильтровать.

— Согласен, — коротко сказал я.

Мы оба улыбнулись. Легко. Почти по-настоящему. Я подлил ему чаю, потом — себе.

Разговор, несмотря на все наши усилия, оставался натянутым. Мы оба делали вид, что хотим говорить искренне. Но между нами была не только пропасть из пяти столетий. Была пропасть характера. И разная память о прошлом. Я никогда по-настоящему не сближался с Крисом. Это он всегда тянулся к новым связям. Я же просто принимал факт — у меня есть братья и сёстры. Не более.

Отец, впрочем, тоже не оставил шанса. Он не давал мне времени. Не давал пространства. Не давал воли. Миссии, приказы, задачи — всё, чтобы держать меня в движении. Далеко от остальных. Далеко от дома.

— Итак, Крис, — спокойно произнёс я, сделав неторопливый глоток чая, — почему ты всё же решил нанести этот визит? Может, расскажешь?

Он улыбнулся — легко, но с тем оттенком, который выдавал нечто большее, чем простое любопытство.

— Если честно, — начал он, лениво обводя взглядом обстановку, — пришёл исключительно из собственного интереса. Сам понимаешь… про остальных братьев и сестёр у меня есть хотя бы отрывочные сведения. А вот ты — стал настоящей величиной неизвестной. Такой, которую сложно