Башни Латераны 2 - Виталий Хонихоев
— Высказывайтесь, по существу, магистр Крайн. — вздыхает Морау: — ваше мнение о необходимости ввести раздельное обучение мы уже знаем. Этот вопрос у нас на голосовании вот уже пять лет как стоит. По существу вопроса есть что сказать? Нет? Ставим на голосование. — он ударяет деревянным молоточком по столу и поднимает руку. Оглядывает присутствующих, также поднявших руки и кивает.
— Утверждено единогласно. — говорит он: — штраф в тройном размере от нанесенного ущерба, эссе на тему, указанную магистром, Ковач и личные извинения. На этом сегодняшнее заседание будет закрыто. У кого есть дополнения, вопросы или… — он окинул присутствующих вопросительным взглядом. Тишина. Слышно, как где-то прожужжала одинокая, ранняя весенняя муха, прожужжала и стала биться об витраж с изображением Беатрис Милосердной — бз-бз-бз…
— В таком случае… — ректор занес уже было свой молоточек для удара, как вдруг прежде стоящий подобно гранитной статуе Квестор — сделал шаг вперед.
— Уважаемые магистры. — сказал он ровным и спокойным голосом: — разрешите мне донести до вашего сведения материалы расследования, касающиеся непосредственно Совета Академии.
— В мое время никто не смел вмешиваться в заседания Совета. — раздался голос магистра Крайна: — в мое время Церковь своими делами занималась, дело Пресвятого в массы продвигало, а не на заседаниях штаны просиживала… сказано же было у университетов иммунитет на преследования и освобождение от налогов… собственный бюджет и свои полномочия.
— Точно. — ворчит магистр Грюнвальд: — чего это мы инквизитора слушать будем? У Церкви нет власти на территории кампуса. В королевстве сильные маги нужны как воздух, а инквизиция повсюду ересь видит. Опять сейчас начнется про десятину…
— Послушайте, коллеги. — вмешивается Отто фон Вайсс: — но ведь дейн Гюнтер сказал, что он просто желает донести информацию к нашему сведению, не более. Какой вред может быть от того, что мы его выслушаем?
— Не знаю и знать не хочу. — выпрямляется в кресле Элеонора: — существует порядок обращения в Совет, пусть как положено — подает письменную заявку, которая должна пройти утверждение. Единогласно.
— Позвольте мне перефразировать свое предложение. — наклоняет голову Квестор: — это весьма чувствительная информация, которая может спровоцировать… неприятности. Как самой Академии, так и членам ее Совета. Будет лучше если я изложу ее на закрытом заседании Совета, в узком кругу, а не стану развешивать объявления на воротах кампуса или оглашать на площадях. Для всех будет лучше. — его глаза нашли Элеонору и та — откинулась в кресле, чувствуя, как у нее пересохло в горле.
Он пришел за мной, подумала она, в этом нет никаких сомнений. Он пришел за мной. Но… что он может сделать? Она — член Совета, избранная остальными участниками Совета и утвержденная на должность городским магистратом. Эта должность пожизненная, даже если она с ума сойдет и будет плясать на городской ярмарке голышом — она все равно останется членом Совета. Нет механизма отстранения с этой должности… даже если ее станут казнить за измену короне будут — то будут казнить с соблюдением всех регалий именно как члена Совета Академии. А значит и расследование в отношении ее этот Квестор не вправе начинать — только с одобрения главы Церкви и Короны. Такого разрешения у него нет, таких разрешений никому и никогда не давали, а значит все что он вызнал — в суде не будет иметь значения. Значит ей нечего бояться… но почему она чувствует себя так неуютно под его взглядом?
— … что же… — после длительной паузы говорит ректор: — я полагаю, что вреда от того что мы выслушаем дейна Шварцкройца не будет. Пожалуйста. — он делает жест рукой, приглашая того выступить.
— Спасибо за доверие, уважаемые магистры. — Квестор сделал шаг вперед и извлек из своей сумки несколько старых, пожелтевших свитков: — я не задержу вас надолго. Для начала я процитирую выдержку из Устава Академии Магии вольного города Вардосы. Там сказано… — он развернул один из своих свитков: — «членом Совета Академии может быть только верноподданный Короны, пребывающий в лоне Истинной Веры, избранный остальными членами Совета единогласно и утвержденный магистратом вольного города Вардосы». Обращаю ваше внимание на эту цитату.
— Целый Квестор Святой Инквизиции пришел к нам чтобы наш же Устав нам напомнить? — хмыкает Отто фон Грюнвальд. Инквизитор не обращает на него внимания, разворачивая второй свиток: — теперь же позвольте мне привлечь ваше внимание к родословной уважаемого магистра Шварц, дейны Элеоноры.
— При чем тут моя родословная⁈ — Элеонора встает с места, опираясь руками на поверхность столешницы.
— Я вас не перебивал, дейна Шварц. — Квестор не поворачивает к ней головы, он по-прежнему смотрит на ректора, так, словно бы ее не существует: — позвольте мне закончить.
— Я не собираюсь… — начинает было она, но магистр Морау поднимает руку и она — замолкает.
— Давайте все же сперва выслушаем, дейна Шварцкройца магистр. — говорит он. Она стискивает зубы, бормочет невнятное ругательство и опускается в свое кресло. Родословная? Но… зачем⁈
— Итак. — как ни в чем ни бывало продолжил Квестор: — как мы видим, дейна Элеонора произошла из уважаемой семьи фон Шварц.
Он не смотрел на неё. Смотрел на ректора. На остальных членов Совета. Так, словно её не существовало.
— Дейна Элеонора, как мы все знаем, происходит из уважаемой семьи фон Шварц. Дворянский род, верные слуги Короны, как и все присутствующие, без сомнения.
Он сделал паузу. Тишина в зале стала ощутимой. Снова стало слышно, как одинокая муха бьется о витраж.
— Однако. — Квестор поднял пергамент — старый, пожелтевший, с выцветшими чернилами и печатью церкви в углу: — Церковные архивы городка Гусево хранят запись, датированную пятнадцатым июня тысяча сто девяносто пятого года. Запись о принятии в лоно Истинной Веры.
— «Сего дня, пятнадцатого июня лета от Рождества тысяча сто девяносто пятого, в храме Святого Михаила в Гусево принял Триаду ашкен Эзра бен Тамир, тридцати лет от роду, ростовщик и торговец. Получил христианское имя Эразм. Обряд совершил отец Бернхард. Свидетели: Конрад фон Шварц, рыцарь, Агнес фон Шварц, дочь оного». — Гюнтер опустил пергамент на стол. Тишина стала гробовой.
— Позвольте продолжить. Третьего апреля тысяча сто девяносто
