Башни Латераны 2 - Виталий Хонихоев

Башни Латераны 2

Глава 1

Глава 1

Ночь. Ветер за окном — воет, злой, осенний. Дождь бьёт в стекло — крупный, тяжёлый, барабанит. Несмотря на непогоду, где-то вдали — смех, крики, песни. Город все еще празднует свое спасение. Победу.

Вардоса не спит. А в кабинете тепло. Камин горит — дрова потрескивают, угли тлеют, искры взлетают и гаснут. Пахнет дымом, воском, старой кожей. На полках — книги, свитки, карты. На стенах — гобелены, потемневшие от времени. На одном — мантикора, серебряный зверь на алом, крылья распахнуты, хвост скорпиона угрожающе выставил жало вперед. Герб рода Эйхенвальд.

За массивным дубовым столом — герцог Освальд фон Эйхенвальд, командующий третьей ударной армией. Сидит — спина прямая, руки на столе. Перед ним — карта королевства. Большая, подробная, края потрёпаны. Фишки разбросаны по ней — красные, синие, чёрные. Армии. Города. Крепости. Враги. Союзники.

Кубок с вином — нетронутый. Как его наполнил слуга, так и стоит. Свечи горят — три, на серебряном подсвечнике, воск стекает медленными каплями на стол.

Освальд смотрит на карту — долго, не моргая. Лицо каменное. Скулы резкие, челюсть сжата. Глаза серые, усталые — не спал трое суток. Битва, преследование, отчёты, раненые, мёртвые. На висках грязь — не успел смыть. Или не захотел. Руки неподвижны, лежат на краях карты — но пальцы чуть дрожат. Усталость. Напряжение.

Он один. За окном ликует город. Слышно даже здесь, через стены, через дождь. Пьют. Поют. Танцуют. Обнимаются. Плачут от радости. Мы победили. Мы выжили. Освальд спас нас.

Освальд усмехается — криво, без веселья. Победили? Он смотрит на карту. На чёрные фишки — армия Арнульфа. Отодвинуты назад — на тридцать миль, за реку. Согласно докладам разведки — собираются ровными колоннами, отходят на восток, к своим границам.

Он сжимает кулак — медленно, так сильно, что костяшки белеют. Арнульф пришёл и осадил Вардосу, прорвал ворота, был в шаге от победы. Единственное что он не смог предсказать — скорость марша третьей ударной, скорость ради которой я пожертвовал всем — обозами, тяжелой пехотой, удобством и комфортом. Все — ради скорости, чтобы застать его со спущенными штанами, пока он штурмует Вардосу… и все получилось.

Я ударил внезапно, — думает он, склонившись над картой, ударил единым сжатым кулаком тяжелой кавалерии в спину. Его строй… у него не было строя, он готовился войти в город колоннами. Его маги опустошены — вложили всё в заклинание, что сожгло ворота. Его армия растянута — половина штурмует город, половина в лагере.

Идеальный момент. Еще чуть-чуть и разгром. Разбегающиеся во все стороны люди, которых догоняют его «Крылатые» и насаживают на пики, рубят головы, топчут копытами тяжелых боевых коней.

Но…

Освальд смотрит на чёрные фишки. Арнульф не дрогнул, ублюдок развернул войска. За минуты. Построил оборону. Отразил мою атаку. Прикрыл отступление. Его маги опустошены — он использовал арбалетчиков, пикинёров, щитоносцев. Его кавалерия разбита — он отступал пехотой, медленно, в строю. И самое главное — скорость перестроения! Никто не мог так быстро организовать оборону, никто. Просто чтобы построить людей в боевое построение, ощетинившись копьями и закрывшись ростовыми щитами, чтобы выстроить такое — нужно время. Обычно — много времени. Люди Арнульфа заняли свои места в строю за считанные минуты и встретили атаку конницы уже не разрозненной толпой, а стальным ежом торчащих пик.

Я давил. Атаковал. Снова. Снова.

Он держался.

Шесть часов. Шесть часов тяжелейшего боя, собирая своих людей, отступая — медленно, шаг за шагом… В полном порядке. Собрал лагерь. Переправился через реку. Разрушил мост за собой. Сохранил армию.

Освальд откидывается на спинку кресла, хмурится, глядя на карту. Все-таки не зря младшего кузена зовут гением. Всегда был смышлёным, всегда был самым ярким и энергичным и вечно придумывал что-то новое. Жаль Элизабет… но таков уж царствующий кузен Гартман — он никогда не мог устоять перед соблазном. Или перед угрозой. Или перед доносом. Он вообще… не мог устоять в принципе.

Арнульф — не простил Гартману Элизабет. Уехал к себе в Зюденбург, копил силы, копил ненависть в душе, воспользовался смутой в южных регионах после смерти старого короля и провозгласил себя наследником. Сложно его винить… после того, что случилось с его отцом и Элизабет. В семье фон Тюррэ всегда рождались такие голубоглазые и золотоволосые красавицы, сам по себе род слабый и бедный, захудалый замок у моря, несколько деревенек… но вот дочери рода Тюррэ — вызывали всеобщее восхищение. И Элизабет не была исключением.

Освальд закрыл глаза. Арнульф винил Гартмана во всем и, наверное, даже был в чем-то прав. Вот только Гартман не был записным злодеем… скорее наоборот. Гартман так же, как и все при дворе — сразу же влюбился в Элизабет. Сидел у ее ног послушным щеночком и делал все, что она скажет. Барон фон Тюррэ увидел в этом возможность, ну как же — его дочь может стать королевой, вот только старый король помрет и все. А уж то, что волевая и умная Элизабет сможет крутить своим мужем как захочет не вызывало ни у кого сомнений.

Вот только барон фон Тюррэ своим провинциальным умишком не понимал какая игра идет на самом деле и какие в ней ставки. Никто бы не позволил дочери захудалого барона взять такую власть над будущим королем, особенно тогда, когда старый король уже заболел. Вокруг Гартмана всегда толпились сильные игроки, они прямо-таки драли друг друга в клочья. Для начала — Церковь. Архиепископ Теодор фон Лихтенберг, духовный наставник Гартмана, запугивающий его «царствием небесным». Канцлер Эрих фон Штайнмарк, глава администрации, герцог, двоюродный дядя Гартмана и хозяин Северной Марки, Держатель Ключей от Монетного Двора. Мама Гартмана, властная женщина, старая королева Габриэлла. Все эти люди были врагами друг другу и единственное в чем они были согласны, так это в том, что им не нужна была Элизабет фон Тюррэ на троне рядом с Гартманом. Ни под каким соусом.

Поэтому к юной Элизабет был подослан какой-то молодой офицер-обольститель, который с помощью зелья усыпил ее и воспользовался ее беспомощностью, а Гартману явили картину бесчестия… он и сорвался. Что именно было той ночью в замке старого короля — никто толком не знает, только Элизабет той же ночью уехала в монастырь, где и повесилась через месяц. Офицера — обвинили в измене, вырвали язык,