Тайна доктора Авроры - Александра Федулаева

— Исчезни на время, — продолжил Эштон. — Когда шум уляжется, я жду тебя там, где мы договаривались. Ты знаешь это место.

Слуга кивнул.

— Я помню, милорд.

— Я не ошибся в тебе, Джаспер, — тихо добавил Эштон, и в этой фразе не было ни капли лести, лишь сухое признание холодной надёжности. — У тебя есть талант… Редкий талант. И если ты будешь также послушен и осторожен, то станешь для меня незаменимым.

Джаспер чуть заметно улыбнулся уголком губ, хотя в этой улыбке не было тепла. Он сделал короткий поклон, развернулся и бесшумно вышел из кабинета.

Эштон ещё несколько секунд вслушивался в тишину, будто прислушиваясь к удаляющимся шагам, а потом снова повернулся к камину. На его лице появилась тень усмешки. Всё шло именно так, как он планировал.

Глава 74

К середине осени, когда дни становились всё короче, а утренний туман держался в полях до полудня, я поймала себя на мысли, что календарь уже почти перевалил за октябрь. Воздух был пропитан запахом сырой листвы, сад у дома наполняли тяжёлые, багряные оттенки. Прошло больше месяца с тех пор, как мы похоронили Николаса. За это время и город, и его люди начали постепенно забывать подробности случившегося. Сначала о смерти мужа говорили много, с пересказами и домыслами, но в Эвервуде хватало других происшествий, которые быстро отвлекали внимание, то внезапный визит иностранных послов, то пожар на складских улицах, то скандал в одном из аристократических домов. Каждая новая сенсация жила не дольше недели, сметая прежнюю, и мне оставалось лишь молча благодарить судьбу за то, что имя Сеймура постепенно переставали шептать на перекрёстках.

Чтобы не засиживаться в комнатах, и хоть как-то разнообразить повседневность, я стала чаще выезжать в больницу. Со мной всегда была Элла и Эдит, которая, к моему удивлению, не просто проводила всё время с детьми, как бывало раньше, а проявляла неподдельный интерес к тому, что мы делаем. Лоример, ставший свободным человеком после событий последних месяцев, попросил меня оставить его при себе — пусть и не в должности начальника охраны, так хотя бы личным телохранителем. Я не возражала. После всего, что произошло, мысль о том, что он рядом, казалась надёжной опорой. Теперь из дома ни одна из нас не выходила без его сопровождения.

С Эдит происходили тихие, но заметные перемены. Они шли не вдруг, а медленно, как смена времён года. Мы всё чаще вели с ней серьёзные разговоры — о книгах, о том, что она читала в газетах, о правилах приличий. Её рассуждения уже не напоминали детские — исчезала та наивная прямота, с которой она раньше могла спросить что-то неловкое в присутствии посторонних. Всё больше времени она проводила в библиотеке, и, когда я проходила мимо, видела, как она с упоением вчитывается в страницы, подперев щёку ладонью. Леди Агата, обычно скупая на похвалу, теперь отзывалась о ней с уважением:

— Девочка очень способная, Аврора. Схватывает на лету, — говорила она, не скрывая удовлетворения. — Выйдет из неё достойная молодая леди.

Я и сама это понимала. Эдит с младенчества жила в этом мире, среди определённых правил. Пусть она тоже была перемещённой, но усваивала их легче, чем я в своё время. Мне пришлось учиться всему: от рассадки за столом до сложных тонкостей знания этикета, словно второму языку.

Ещё одно, что я замечала: её отношение к Генри менялось. Если раньше она смотрела на него с тем же восторгом, с каким дети разглядывают рождественскую ёлку, то теперь, встречаясь с ним в коридоре, она краснела и опускала глаза. Леди Агата, сидя за своим неизменным вязанием, тоже видела это и бросала на меня быстрые взгляды, в которых читалось понимание. Не только Эдит смущалась, но и Генри становился особенно галантным в её присутствии: открывал двери, подавал стул, ловил каждое её слово.

Эван Грэхем бывал у нас часто. Формально — по делам расследования, но за ужином мужчины больше не говорили об этом. Они предпочитали уединяться в кабинете, куда я не заходила. Но иногда, когда он сидел за столом, напротив, я ловила его рассеянный взгляд на себе. Он будто забывался, а потом, словно спохватываясь, начинал рассказывать что-то из последних новостей или о людях, которых мы оба знали.

По ночам я оставалась наедине со своими мыслями. Лёжа в темноте, я плакала в подушку — не только о том, что потеряла Николаса, но и о том, что утратила прежнюю жизнь. Мне казалось, будто какой-то огромный, неподвижный пласт моей души навсегда ушёл в землю вместе с ним. Я вспоминала его с благодарностью, иногда с тихой, горькой улыбкой. И я знала: в моём положении траур должен длиться как минимум год. Нарушить этот срок — значило бы дать пищу для новых сплетен. Любое неверное движение могло бросить тень не только на моё имя, но и на репутацию всей семьи.

В доме стало тише. Элла, обычно любившая по вечерам, рассказывать длинные истории на кухне, теперь говорила вполголоса, даже когда ругала слуг за нерасторопность. Осенние сумерки приходили рано, и мы зажигали свечи в гостиной уже к шести. За окнами стучал по стеклу дождь, ветер гнал по двору опавшие листья. Я сидела в кресле, держа на коленях вышивку, и ловила себя на том, что всё чаще думаю не о прошлом, а о том, как пережить зиму — долгую, холодную, полную неизвестности.

Однажды, когда дни стали казаться одинаковыми, словно кто-то смешал их в один бесконечный, затянувшийся вечер, всю эту серость разбавило известие от Генри. Он сообщил, что к нам приедут гости, и, как всегда, преподнёс новость с тем самым выражением лица, в котором угадывалось лёгкое лукавство. Я решила не расспрашивать, но сердце всё же ёкнуло — мы так давно не принимали никого, кроме ближайших друзей семьи, что сам факт визита казался почти событием.

Гости прибыли после полудня, когда в камине уже вовсю потрескивали поленья, а воздух в гостиной наполнился запахом горячего чая с корицей. Это был состоятельный аристократ, лорд Себастьян Хейл, виконт Аштемор, известный банкир с безупречной репутацией, вместе с женой и взрослым сыном. Мужчина держался с таким достоинством, словно каждая складка его сюртука была продумана до мелочей, а взгляд — измерял расстояние между словами. Его супруга, элегантная дама с мягкими чертами лица, напомнила мне портреты из старых альбомов — благородство и спокойная уверенность