Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер

Я повернулся на бок и позвал торговца:

– Хрю-хрю, свинота!

Он обратил ко мне яростный взор – я швырнул гальку в его морду и выкатился из-под ноги. Торговец взвыл, проклял меня и отпустил обмякшее тело Ливия, чтобы протереть глаза.

Я стрелой метнулся к фонтану и вытащил Ливия. Он был мертвецки бледен и не дышал. Но я не давал себе времени думать: наугад кинулся в воду и нащупал на дне оружие торговца.

Меня подхватили за ноги и окунули в резервуар. Вода затекла в рот, я закашлялся. Торговец беспорядочно хватал и бил меня о бортики. Послав его в этрусский мир мёртвых, я всадил нож наугад.

Миг. Второй. И меня сшибло волной от падения грузного тела. Пузыри перестали выходить из носа и рта, и искажённое толщею воды лицо исчезло в кровавом облаке. Как в кубке с водой, в который мама окунала кисть, чтобы отмыть от красной краски.

Выбравшись, я первым делом бросился к Ливию. Откинув мокрые волосы с оливкового лица, наотмашь ударил по щеке, чтобы привести в сознание. Вспомнились пощёчина и собственные слова:

– Ты дрянь, паршивый Туций! – Схватив за грудки, я потряс безжизненное тело. – Мы пойдём вместе. И вернёмся. Со щитом, и только со щитом. Слышишь меня?

Мысли, как мошкара, разлетались. Но одна, чужеродная и глупая, ворвалась непрошено. Один фрагмент – как вакханка напилась вина на солнцепёке и свалилась замертво. Мой отец рванул к ней и проделал лишь одно действие, чтобы вырвать её из лап смерти.

Я надавил Ливию на челюсть, чтобы открыть рот, и засунул внутрь два пальца, прижав язык. Не знал, что творю – лишь держал в голове строгую установку: вызвать рвоту во что бы то ни стало.

Когда вакханка очнулась на глазах у напуганных жрецов, моего отца возвели в культ. Он отказался от лавров, потому что не любил славу и ответственность.

Отец сказал: «Я уступил Туцию статус Царя священнодействий не ради того, чтобы вы обожествили меня здесь».

Натянув тогу Ливия, я глубже погрузил пальцы.

А ещё папа сказал: «Мальчишка Туциев возмужал, а ведь тело его отца ещё не остыло».

Наваливаясь всей массой и раздражая язычок нёба, я вдруг вздрогнул – ощутил, как ледяные перья Летуса осыпались на нас. Я был не согласен. В одночасье я остался без новой подруги и бывшего друга.

Ещё отец сказал: «Мы ведь живём по-настоящему лишь раз, прокладывая колею».

– Ливий… Твою ж мать. – Я вынул пальцы и уронил голову.

Всплеск. Кашель. Ливия стошнило водой: он отхаркивался, сплёвывал и часто дышал. Мне осталось только подскочить и засуетиться:

– Порядок? – спросил я, поймав осоловелый взгляд Ливия.

С облегчением заметил, как наливаются краской впалые щеки, а взгляд ореховых глаз обретает осмысленность. Ливий открыл и закрыл рот, как рыба, вытянутая на сушу. Он потрогал шею, сглотнул и просипел:

– Спа… сибо, друг.

– Мы квиты, – ухмыльнулся я и изобразил, как он всаживает кинжал в плечо этруска. – Это было смело для неженки-патриция.

Улыбка растянулась. Я почувствовал, как все двадцать зим наваливаются на меня словно сорок.

Ливий поджал ноги, мелко дрожа. С волос и носа капала вода, он поглядывал в ту же сторону, что и я, – на раскуроченный труп весталки Атилии.

Я снял львиную накидку, оставшись в одной тунике, и накинул на плечи Ливия. Он укутался и вновь попытался что-то сказать, но только опустил взгляд. Как по команде, мы посмотрели на мёртвую деву.

Я выругался и пнул камень, а Ливий спрятал лицо меж коленей, накрывшись с головой влажной шкурой. Мы не проронили ни слова, окутанные цветочными запахами и кровавым зловонием посреди обители весталок. Два жреца, еле выжившие, остались не у дел. Во второй раз в тупике – и впервые некому открыть нам потайную магическую дверь.

Я наклонился над замученной Атилией и водрузил на плечо. Голова повисла, с ножки слетела сандалия. У меня свело челюсть, когда её волосы хлестанули по бедру.

– Надо похоронить, – пояснил я, одеревенело шагая мимо Ливия.

Он подскочил, чтобы пойти за мной, но я остановил его:

– Обойдусь без помощи.

– Ты мне подчиняешься, Луциан Корнелий Сильва. – Несмотря на измятый вид, Ливий живо возглавил маленькую процессию. – Священный царь должен прочитать над могилой молитву – только тогда боги допустят Атилию в царство упокоенных душ.

Я замедлил шаг и обернулся. Следы борьбы, лужи крови, воды и недвижимые воробьи, плескавшиеся в фонтане со всплывшим спиной вверх мертвецом, – вся эта картина натолкнула на грешную мысль:

«Кто пронесёт через янусовы врата тело Луциана Корнелия Сильвы верхом на щите? Кто прочтёт надо мной погребальную молитву?»

IV. ABIENS ABI!

* Уходя, уходи!

Если и была во всём безумии положительная сторона, то это агоналии. Благодаря празднеству люди высыпали на Священную улицу, и мы могли свободно посещать любые места, не тревожась наткнуться на остолбеневших.

В харчевне неподалёку от Бычьего форума, куда мы намеревались отправиться после обеда, чтобы разузнать об этрусском губителе, царил покой. Вдоль помещения тянулись ряды лавок и столов, под потолком висели сушёные грибы и травяные скрутки.

Скрытый перегородкой, я помешивал варево в почерневшем от копоти котле, периодически засыпая туда специи и кроша травы. Порой я застывал, уставившись на густой пар – на мысленный взор налипали комья чернозёма из вырытой мной могилы. Руки ещё тряслись.

Поле для похорон выбрали в некрополе за городской чертой, чтобы позволить Атилии выйти из безвременного Рима. Я всё ещё слышал зычный голос Ливия, возносившего молитвы. Всё, как мне казалось, отражалось в солнечном диске, просвечивающем сквозь прорези медной маски.

Маска – вот, что послужило причиной раздора. Тиний – это этрусский бог Вызванного Солнца. Складывалось, что подлый торговец каким-то образом прознал про ритуальный атрибут и объявил на него охоту.

«Он не застрял во времени, как и мы. Почему? Под воздействием реликвии? Ведь маска, которая уберегла Атилию, и анкил, спасший нас, – божественные артефакты! Но что, если…»

– Проклятье! – Я очнулся, когда из котла перелилась бурлящая пена и едва не ошпарила мне ноги.

– Тебе точно не нужна помощь? – подал голос Ливий из общего зала.

– Почти всё готово, ваше сиятельство Царь священнодействий! – с язвительной усмешкой отозвался я.

– Отраву не подсыпь с такой «любовью» ко мне, – буркнули в ответ.

Я усмехнулся и наполнил две плошки душистым супом. В золотистый бульон, приготовленный из найденных на кухне овощей, добавил крупы – скудно для самого обильного