Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер

– Луциан, – вяло улыбнулся он, – со вчерашнего дня с нами происходит сплошная мистика. Давай поищем весталку, вдруг она так же из рук вон плохо ориентируется на местности.

– Так же, как кто? – Я почесал нос.

– Как ты.

Ливий встал и отряхнулся от пыли – с изысканной грацией, будто только что не помирал от похмелья. Он умело держал лицо: из него вышел бы великолепный вакхант.

Мы вышли к Священной дороге и двинулись к южной части. С резями в сердце я вглядывался в неподвижные лица. Кто-то испуганно глядел в небо, а до кого-то не успела дойти паническая волна. Вот безмятежна оставалась плебейка, что сидела на пороге халупы; к её груди прилип младенец – она с улыбкой кормила дитя, когда всё случилось.

Я храбрился, но пустое: зрелище вызывало тошнотворную тревогу. Колоннады мелькали, раздражая зрение, и я накрыл глаза, замедляя ход. Но голос Ливия, подёрнутый хрипотцой, вернул меня в реальность:

– Иди в Дом Весталок, а я поищу Атилию в храме.

– Если узнаю, что ты спустился в катакомбы и обобрал весталок – отрублю руку, как вору, – пригрозил я.

Ливий посмеялся, хлопнув меня по плечу:

– Я неспроста вызвался идти в храм. С контролем у меня всяко получше – за Священный огонь можно не переживать. Отделаемся разбитой спьяну вазочкой в кубикуле верховной жрицы. А уж когда заносчивая дева очнётся – отпилит твои руки первее, чем ты произнесешь: «Ливий, зачем ты своровал?»

Смех снял напряжение.

На развилке с улицей Весталок мы разошлись, и я направился по крытой галерее. Между колонн проблескивала вода в фонтане, сочились зеленью ухоженные деревья. Благоухали жасминовый кустарник и плетистые розы, обвившие арки, горчил на языке аромат ковра резеды, и пленило свежее дыхание весны. Сквозь душистые потоки пробивался непривычный запах, сырой и сладкий.

Выйдя из портала, я обогнул водоём с уткой, которую качали колебания воды, и поднялся по лестнице – Дом Весталок располагался на возвышении – в низине остался сад и фонтан. В центре сиял купол храма Весты – домус словно окружал его объятием. В конце тенистой аркады ждал вход в помещение, но что-то заставило меня свернуть к балюстраде и наклониться. С балкона открывался вид на прилегавшую территорию. Взгляд зацепился за нишу между галереей, по которой я проходил мгновения назад, и бортами прудика.

И картинка расплылась.

Я вцепился в поручень, пошатнувшись. Сердце погнало во весь опор, как испуганная лошадь, ударяясь о рёбра. С губ сорвался стон, и я сполз по балюстраде. Хватаясь за колонны, я встал и на мягких ногах побежал по лестнице. Внизу уловил вонь, что на фоне садовых запахов распознал не сразу. Понял. Я понял, что её источало.

– О, нет-нет… – лепетал я, слепо протягивая руки.

Атилия лёжа смотрела в упор, осуждающе, только брови её поднялись в лёгком удивлении. На разверзнутый рот налипли белые волосы – ими играл ветерок, что раздувал её сто́лу.

Ком в горле увеличился и уплотнился. Я не мог сглотнуть и видел лишь, как остыл багрянец губ, побледнела голубизна радужек, посерела кожа.

Кровь. Я опустился на колено и оттянул одежду, пропитанную красным. Она с чавканьем отлипла от кожи, и у меня задрожала верхняя губа. Я опёрся на ладонь и вляпался в липкую жидкость. Вскричав, пополз назад, брезгливо вытираясь о пенулу.

Хуже того – спонтанное опьянение навалилось внезапно и утроило кошмар. Происходящее походило на белую горячку. Я не мог поверить, что Атилия мертва. А когда одна страшная мысль сменилась ещё более жуткой, я похолодел.

«Мы втроём – не одни в Риме. Не одни, кто не застыл».

Поздно: на меня напали со спины. Завязалась потасовка, но я уже был пьян и неуязвим. Несмотря на это, сталь, саданувшая по коже в опасной близости с пульсирующей артерией, несколько разубедила в божественной защите. Я зарычал и перехватил врага за запястье. Совершив немыслимый перекат, как в необузданной пляске, выбил оружие – булькнув, оно упало в чашу фонтана.

Не в силах сфокусировать взгляд, нащупал руку нападавшего и заломил до хруста. Некто заорал. Я попытался сломать её, стиснув зубы и упираясь что есть сил пятками в невесомую землю. Боль придала врагу сил – той же могучей рукой он поднял меня и опрокинул на лопатки.

От удара из лёгких выбило воздух. Не теряя времени, убийца взял мою шею в захват и придушил. Я схватился за волосатые руки – абсурдная мысль: они были мне знакомы.

– Ли… ли… – сипел я.

Ступни елозили по брусчатке, но с каждым импульсом движения слабели. У меня темнело в глазах. Неужели травы ослабили не только синдром, но и вместе с ним непобедимость?

– Л-ли… вий.

– Сдохни уже наконец! Или ты зовёшь на помощь? Так ты не один! Отлично, пришибу и второго. Откуда же, – прокряхтел противник, – откуда вы все повылезали…

«Что я наделал? – на выселках сознания подумалось мне. Я заволновался. – Он же… теперь убьёт Ливия».

Мои глаза закатились, ноги разъехались, а руки безжизненно обвисли.

Внезапный звук рвущейся ткани и последующий вопль привели меня в чувство. Я выпал из ослабевшего захвата и вскочил на ноги. Чернобородый торговец, который выменял серьгу на еду прошлым утром, покачивался на ногах. Он скривил губы, вынимая дамасский кинжал из плеча.

Ливий часто дышал, совершенно растерявшись. Короткое замешательство оборвалось моим криком:

– Ливий, беги!

– Паршивец! – Торговец вынул кинжал и выбросил его в кусты, второй рукой схватил Ливия за лицо и поволок к фонтану.

Заметавшись, я шлёпнул себя по лицу, чтобы быстрее соображать, и бросился к кустам, куда улетел кинжал. Но торговец сделал подсечку – я упал и разодрал подбородок. Он грязно выругался, взял Ливия за волосы на затылке и сунул головой в фонтан.

Я вновь сделал попытку бежать, но тяжёлая нога торговца надавила на поясницу. Второй рукой он легко, как котёнка, топил Ливия – нас орошали брызги, поднявшиеся из-за попыток Ливия не захлебнуться.

– Прекрати, сука! – сорвался я. – Заклинаю всеми богами! Убийцу верховного жреца Рима ждёт страшная расплата!

Торговец засмеялся, жмурясь от брызг. Его толстые губы изогнулись:

– Живучий тварёныш. Девка, вот, сама просила её добить – кто же, интересно, столкнул её, бедняжку, с высоты? – Масленый взгляд взметнулся к балюстраде. – Даром что сдохла, не раскрыв, где маска Тиния.

Горячие от гнева слёзы застилали мне глаза. Губы зашевелились. Торговец нахмурил брови и гаркнул:

– Что ты там мямлишь, грязный вакхант?!

– Умоляю. – Я будто видел себя со стороны, наблюдавшего, как разглаживается и успокаивается вода, как бессильно вытягиваются