Повелитель огня II - Алексис Опсокополос

Но это уже не было проблемой — я понял, что с ними делать. Я запускал огненные сгустки один за другим, резким движением, от плеча, как метатель. Пламя выходило легко. Какие-то мои огненные снаряды попадали в цель, какие-то пролетали не больше метра, но буквально за десять минут я разогнал почти всех мглецов. Правда, часть из них не улетала, а кружила над деревом.

В процессе размахивания руками и в попытках достать очередного ящера, я задел одним из огненных сгустков нижние ветви дерева. Те вспыхнули, будто я плеснул на них горючей смесью. Огонь пошёл по веткам, по кроне. Буквально через пятнадцать минут дерево горело как факел. Пламя осветило всю поляну. Оставшиеся на земле и отошедшие на безопасное расстояние мглецы взмыли в воздух, а через пару минут все ящеры улетели.

А я вдруг понял, что у меня почти не осталось сил. Постепенно огонь сошёл на нет, пламя покрывало лишь мои ладони и предплечья. Внутри я его тоже уже почти не ощущал. А то, что осталось, я попытался убрать — мысленно, будто руками, сдавил внутренний огонь, и буквально через несколько секунд перестал его ощущать. Сразу после этого и погасло пламя на руках.

И мне резко стало холодно, будто я оказался в морозильной камере. Закружилась голова, и подкосились ноги. Я рухнул на землю лицом в выжженную траву, не в состоянии даже подставить руки.

Сил не осталось совсем. Я лежал на животе, голый, и, как мне казалось, покрытый льдом — настолько мне было холодно. Подбежала Ясна, набросила на меня кафтан. Но я его даже не почувствовал — кожа вообще не реагировала на прикосновения. Я не мог произнести ни слова — дыхания не хватало. Да и сил не было — последние уходили на дыхание. Поэтому я просто лежал и слушал, как, потрескивая, горит дерево.

Ясна присела на землю рядом со мной, взяла меня за руку и негромко произнесла:

— Они все улетели. Ты их прогнал, ты спас нас.

* * *

А вот примерно так выглядит мглец:

Глава 8

Ясна подложила мне под голову мою же рубаху, сложенную в несколько раз, чтобы я не лежал лицом на сырой земле, погладила меня по волосам и сказала:

— Всё будет хорошо, Владимир. Ты сильный, ты выживешь.

Хотелось поблагодарить её за заботу, но язык не слушался. Я даже моргал с трудом. И тела своего совершенно не чувствовал — лишь ощущение холода по всей коже. Но при этом мой разум был невероятно ясен — хоть уравнения решай или стихи по памяти мысленно декламируй. Удивительно.

И раз уж я мог думать и анализировать, этим я и занимался. Думал вообще обо всём: как докатился до такой жизни, зачем совершил эту несусветную глупость — согласился на участие в эксперименте, о детях думал, о прошлой работе, друзьях и даже о бывшей жене. Думал, как и куда идти дальше, пытался понять, как работает мой удивительный навык обращения с огнём и можно ли его контролировать, чтобы не тратить все силы вот так — без остатка.

Потому как навык был, безусловно, крутой, но с такими «отходняками» надо было сто раз подумать, прежде чем его использовать. Хорошо, мглецы улетели, а Добран с Ясной обо мне позаботились. А если бы был один? А если после боя надо быстро куда-то уходить? Тут возникли бы проблемы.

Да и сам по себе навык совершенно не делал меня супервоином. Меня вполне можно было сразить с расстояния стрелой или ещё как-то — например, световым магическим лучом, каким Долгой бил из посоха по мрагону. Да и тем же копьём дотянуться можно было без проблем. Это мглецы от огня разбегались, а люди, и особенно огневики, пламени не боятся.

Конечно, чтобы ударить меня копьём, сначала нужно было бы ко мне подойти. А на это не каждый бы решился, когда я кидался огненными сгустками. Но так и копьё вполне можно метнуть. А у тех же огневиков вообще от дикого огня могла иметься какая-нибудь защита. Всякое могло быть, поэтому порадоваться наличию супернавыка стоило, но думать, что я теперь очень крутой боец — нет.

И ещё я очень надеялся, что есть способ как-то это всё контролировать и не выжигать себя в прямом и переносном смысле до дна во время использования этого навыка. Тогда оставались бы силы, чтобы уйти с поля боя, а это уже совсем другой расклад.

А ещё я думал о дружинниках, что гнались за нами. Кто это был? И знали ли они, за кем гнались? Может, сюда просто нельзя было ехать, и они хотели нам об этом сказать? Или всё же они знали, кто мы? Если да, то как узнали? Беглец, которого мы накормили, сказал? Вполне возможно. За информацию о нас явно объявили вознаграждение, и парень, видимо, захотел подзаработать, решив, что за такую информацию ему и денег дадут, и старые грешки простят.

Или мы как-то иначе себя выдали. Гадать можно было сколько угодно. Но в одном я был теперь уверен почти на сто процентов: всадники не поехали за нами дальше из-за мглецов. Ребята явно были местными и знали, чем это всё может закончиться. И ещё было ясно, что пути назад нет. А путь вперёд не радовал. Но третьего не было.

И оставаться на этом месте долго было нельзя — мы находились практически у дороги. Ночью горящее дерево видно за многие вёрсты отсюда, но по ночам здесь явно никто не путешествовал. А вот днём сидеть у огромного сгоревшего дерева точно не стоило. Надо было с рассветом или идти дальше, или хотя бы отходить от дороги. Или отползать, учитывая моё состояние.

Казалось, я провёл в этих рассуждениях целую вечность — время словно замедлилось. Но через какое-то время ощущение обморожения начало проходить, и я почувствовал колючую землю, на которой лежал, кафтан, которым меня прикрыла Ясна, дуновение тёплого ветерка. Однако сил не прибавилось ни капли. Я был выжат в прямом смысле этого слова — не то что встать, я всё ещё языком пошевелить не мог, чтобы хоть