Пробуждение тьмы - Джон Демидов
«Странное» — это было слишком мягкое слово. Оно было каким-то… неправильным. С самого начала.
Во-первых, обстановка. Квартира в панельной хрущёвке. Ни следов взлома, ни признаков борьбы… Всё чисто, практически стерильно. Кроме, собственно, двух трупов, там были только кровавые тряпки в комнате, и больше ничего… А вот с трупами начиналось самое интересное…
Первый. Мужчина, возраст около тридцати. Причина смерти — … отделение головы от туловища. Кирилл, видавший на своей недолгой службе и не такое, с трудом сдержал рвотный позыв, осматривая место преступления.
Это было сделано не просто жестоко. Это было сделано… чисто. Голову снесли как будто гильотиной. Один точный, сокрушительный удар, но никакого орудия на месте не нашли. Ни топора, ни тесака, ни тем более гильотины. Никаких следов крови на стенах, что было бы неизбежно при таком способе убийства… Складывалось ощущение, что голову вообще аккуратно сняли и без лишнего шума отложили в сторону от тела.
Второй же труп… Это был полный провал в какую-то запредельную реальность. Он лежал посреди кухни, и был… высохшим, или даже мумифицированным. Жёлто-коричневая, пергаментная кожа обтягивала кости так, что по открывающейся картине можно было с лёгкостью изучать анатомию человека.
И самое жуткое — эксперты на месте, бледные как полотно, предварительно установили, что смерть наступила… от полного, мгновенного обезвоживания организма. Как если бы его за секунду высушили в промышленной сушилке, но это было невозможно…
А ещё были документы. Их нашли в кармане высушенного трупа: Аслан Баженов, 1996 г.р. Его родственники, вызванные для допроса, в один голос твердили: ещё вчера вечером он был жив, здоров, звонил, и шутил. А состояние тела, по предварительным оценкам судмедэксперта, указывало, что смерть произошла как минимум три недели назад! Как такое возможно?
Кирилл сидел за своим столом, уставившись в монитор, где был открыт отчёт с фотографиями. У него раскалывалась голова. Он чувствовал себя не следователем, а персонажем какого-то дурного мистического триллера. Кто в наше время рубит головы? Да ещё таким образом? И этот высохший труп… Что за чертовщина? Экспертиза, конечно, установит точнее… но пока она пройдёт…
В этот момент резко зазвонил внутренний телефон. Кирилл вздрогнул, словно его ударили током. Он снял трубку:
— Воронов.
— Кирилл, ко мне. Немедленно. — Голос начальника отдела, подполковника Зайцева, был сжат, как пружина. Каждый в отделе знал, что если у начальника такой голос, то любой его приказ должен быть выполнен в кратчайшие сроки без промедления.
— Сейчас, Иван Васильевич, — автоматически ответил Воронов и бросил трубку.
Он встал, чувствуя, как подкашиваются ноги. Начальник явно вызывал его не для того, чтобы похвалить. Это дело пахло не просто странностью. Оно пахло грандиозным скандалом. И он, лейтенант Воронов, оказался в самом его эпицентре.
Степан
Я вышел из банка, сжимая в карманах богатство, о котором раньше и не смел мечтать. Деньги буквально жгли карманы, и невольно пробуждали мысли о способах их скорейшей растраты.
Усевшись на заднее сиденье «Нивы», я поймал вопрошающий взгляд Даринки, смотревшей на меня большущими глазами. Как только она увидела, что я на неё смотрю, то сразу же тихо спросила:
— В этот раз я надеюсь ты справился без приключений, Максимов? Или ты до кучи решил ещё и банк грабануть?
Я заставил себя улыбнуться, сделать своё лицо спокойным и уверенным, после чего ответил:
— Такая замечательная идея в мою голову к сожалению не пришла, поэтому я просто снял часть своих денег… Так что всё в порядке, малышка, не переживай.
Дилшод, сидевший за рулём, встретил мой взгляд в зеркале заднего вида и ободрительно кивнул, после чего тронул свой автомобиль с места. Заметив мой удивленный взгляд в заднее стекло он прогудел:
— Не переживай, фургон уже уехал вперед. Они знают дорогу, так что встретимся на месте.
Мы поехали, покидая спальные районы, двигаясь к кольцевой дороге. Я смотрел в окно на мелькающие серые панельки и чувствовал, как с каждым метром груз прошлого понемногу спадает с плеч, ведь мы снова уезжали, и в этот раз навсегда.
Неожиданно, прямо на выезде с района, когда мы проезжали мимо огромного, как целый город, торгового центра «Ашан», Дарина осторожно тронула меня за локоть, и тихо сказала:
— Стёпк… — она кивнула в сторону магазина. — Может, заедем? В новом доме ведь наверняка хоть шаром покати… Ни еды, ни… ничего.
Она была абсолютно права, а я дебил. Мы уезжали в полную неизвестность, и не подготовиться к этому… Было по меньшей мере опрометчиво. Я посмотрел на Дилшода, и коротко спросил:
— Ты как… Не против заскочить в Ашан?
Тот лишь пожал плечами, после чего ответил:
— Девчонка права — дело нужное. Только быстро, брат. Чем дальше от города — тем лучше.
Мы заехали на гигантскую парковку, нашли место и вошли в царство потребительского рая. Я взял одну тележку, Дарина — другую, и мы двинулись по бесконечным ярко освещённым рядам, сметая с полок всё подряд: крупы, макароны, консервы, чай, сахар, муку…
После этого перешли в бытовой отдел, и тележки пополнило постельное бельё, полотенца, бытовая химия, самые простые кастрюли и сковородки. Мы молча, почти на автомате, заполняли наши тележки, и это действо казалось каким-то странным, почти ритуальным. Своего рода закладывание фундамента нашей новой жизни.
И именно в этот момент, в отделе с сырами, я услышал знакомый, сладковатый и одновременно пронзительный голос:
— Степашка? Божечки, это правда ты? Вот ведь новость!
Я обернулся и обомлел. Перед нами, улыбаясь во всю ширину своих сделанных губ, на которые было наложено немереное количество блеска, стояла Юлька. Наша одногруппница. Та самая, в которую я был безнадёжно и глупо влюблён все пять лет учёбы, и которая успешно пользовалась этим, заставляя меня делать за неё курсовые, бегать за кофе и выслушивать бесконечные истории о её бурной личной жизни.
Она выглядела, как всегда, — дорого, ярко и слегка вульгарно. Крошечные шорты, несмотря на прохладную погоду, обтягивающий топ, с которого свисала какая-то массивная серебряная цепь, и идеальный макияж. Её глаза скользнули по мне, по моей простой куртке, потом по Дарине в её новом, цветастом платье (которое, видимо, Юлька сочла за признак дурного вкуса), и в
