Берен и Лутиэн - Джон Рональд Руэл Толкин

Братоубийственной резни

Я не дозволю. Но они,

Два брата, смевшие презреть

Дом Финрода, не сыщут впредь

В границах Нарогской земли

Ни хлеб, ни кров». Их привели.

Не устыжён, кичлив и горд,

Встал Келегорм, надменный лорд.

Горел угрозой яркий взгляд,

Второй же улыбался брат.

    «Прочь навсегда – сокройтесь с глаз,

Пока свет солнца не угас!

Впредь Феаноровы сыны

Дорогу позабыть должны

В край Нарога: они и я

Отныне больше не друзья».

    «Запомним всё!» – они рекли,

И развернулись, и ушли,

Забрав им преданный народ;

В рог протрубивши, от ворот

Коней погнали во всю мочь

И в ярости умчались прочь.

    А Берен с Лутиэн меж тем

Все шли. Лес черен был и нем,

Дул стылый ветер, и, мертва,

Шуршала жухлая трава.

Но песни путников неслись

В морозную седую высь,

И приближался Дориат.

Где Миндеб от холмистых гряд

Сбегал, мерцая и искрясь,

Завеса Мелиан сплелась

Вдоль западных границ земли

Владыки Тингола. Блюли

Заклятья чащу: чужаки

Плутали, угодив в силки.

    С тяжелым сердцем Берен рёк:

«Увы! Пришел разлуки срок,

Здесь мы расстанемся – и впредь

Нам вместе более не петь».

    «Нам – разлучиться? Для чего ж?

Заря ясна и день погож».

    «Дошли мы до границ страны,

Что Мелиан защищены:

Здесь ждет тебя в краю родном

Любимый лес и милый дом».

    «С восторгом прозревает взгляд

Неоскверненный Дориат

И строй раскидистых дерев.

Однако, Дориат презрев,

И дом, и род, я прочь ушла.

Земля мне эта не мила,

Не милы травы и листы,

Когда со мной не рядом ты.

Эсгалдуин темен и глубок —

Там, где, бурля, шумит поток,

Ужели буду я одна,

Навек надежды лишена,

Скорбеть душой, взывать с тоской

Над равнодушною рекой?»

    «Но Берен, смертный человек,

Не вступит в Дориат вовек,

Когда б и не чинил преград

Король. Я клялся, что назад

Я возвращусь, коль буду жив,

Лишь светлый Сильмариль добыв,

Чтоб заслужить желанный дар.

“Ни сталь, ни Морготов пожар

Ни Эльфинесса мощь и рать

Мне не сумеют помешать

Добыть желанный самоцвет”.

Я некогда принес обет

Во имя Лутиэн, светлей

Прекрасных смертных дочерей,

И пусть мой путь ведет во тьму —

Я верен слову своему».

    «Так, значит, Лутиэн домой

Возврата нет: в глуши лесной

Ей суждено блуждать в слезах,

Забыв про смех, презревши страх.

Идти с тобою не вольна,

Тебе вослед пойдет она,

Сколь деве ты ни прекословь, —

Пока не встретимся мы вновь

Здесь – иль на берегу теней,

Любя все крепче, все сильней».

    «Нет, Лутиэн, нет, ты смела,

Твоя любовь меня спасла

Из грозной крепости-тюрьмы.

Но в страшную обитель тьмы

Не уведу с собой, о нет,

Я твой благословенный свет».

    Твердил он: «Никогда!» Она

Молила, нежности полна,

Вдруг, словно налетевший шторм,

Вскачь Куруфин и Келегорм

Промчались, злобясь и ярясь,

К лесной дороге, что вилась

Меж чащи Таур-на-Фуин, где мгла

Тенета темные сплела,

И Дориатским рубежом.

Гремела дробь копыт как гром.

Короткий этот путь пролег

В предел родни их, на восток,

Где Химлинг, холм сторожевой,

Над Аглоном навис главой.

    Заметив путников, на них

Погнали скакунов шальных

Два брата, гневно хмуря бровь,

Как будто вздумали любовь

И двух влюбленных вместе с ней

Смять под копытами коней.

Храпят, и ржут, и шеи гнут,

Два гордых скакуна – и тут,

Свернув с пути в последний миг,

Скитальцев Куруфин настиг

И деву подхватил в седло.

Тотчас возмездие пришло:

Как буйствует владыка-лев,

От острых стрел рассвирепев,

Как, убегая от собак,

Олень перемахнет овраг, —

Так прыгнул Берен что есть сил

На Куруфина и схватил

Его за горло; от толчка

Конь рухнул, сбросив седока.

Беззвучно на ковре лесном

Боролись человек и ном,

А Лутиэн, оглушена,

Простерлась, мертвенно-бледна,

В траве под куполом ветвей.

Сжимал все крепче, все сильней,

Захват свой Берен: враг хрипит,

Глаза полезли из орбит,

Распух и посинел язык.

    Но Берен в этот самый миг

От смерти был на волоске:

На Берена с копьем в руке

Мчал грозный Келегорм, готов

Сразить того, кто от оков

Спасен был девой. Зарычав,

На нома прыгнул волкодав,

Встопорщив шерсть, оскалив клык,

Как если б волка пес настиг.

    Конь встал, не превозмогши страх.

Воскликнул Келегорм в сердцах:

«Будь проклят, подлый пустобрёх,

Напавший на меня врасплох!»

Но ни скакун и ни ездок,

Никто насмелиться не мог

Подъехать ближе. Оробев,

На грозного Хуана гнев

Глядели все издалека.

Ни стрел, ни копий, ни клинка,

Ни Келегормовых угроз

Гигантский не страшился пес.

    Не быть обидчику б живым,

Но дева сжалилась над ним.

Поднявшись на ноги, она

Воскликнула, удручена:

«Свой правый гнев уйми, мой лорд:

Вокруг довольно вражьих орд;

Не умалится их число,

Коль здесь мы приумножим зло,

Проклятьем древним смущены,

Ведь страждет мир в тисках войны,

И крах, и гибель впереди!

Умилосердись, пощади!»

    Жизнь Куруфину сохраня,

Забрал доспехи и коня

У нома Берен, и забрал

Блистающий стальной кинжал

Без ножен, что в былые дни

Был кован в Ногроде: огни

Пылали, горны разогрев,

Тянулся колдовской напев,

И гномий молот в унисон