Когти Тьмы - Семён Нестеров
Мысли прервало шуршание в кустах. Мильтен замер, привычно рукой сжимая руну огненного шара. Он стал предпочитать её огненной стреле, которая хоть и могла быть быстрее, часто не наносила противнику достаточного урона. Достигнув большего мастерства и осознав пару ошибок в построении образов заклятья, Мильтен уже после гибели наставника смог продвинуться вперёд, и научился не только направлять полёт огненного шара, но и раздувать его до нужной величины после отправки в свободный полёт. Это откровение пришло к нему после схватки с мракорисом, когда уже после он прокручивал в голове разные варианты действий. Последней каплей стала битва с обезумившими послушниками братства Спящего. Способ поражать нескольких противников был нужен Мильтену как воздух, от этого зависело его выживание. И когда он всё же догнал отряд генерала Ли и магов воды, он отдал удивлённому Риордану таинственное кольцо с аквамарином, и рискнул обратиться за советом. Риордан направил его к Мердариону, и тот буквально за десять минут расставил всё по местам — указал на те мелочи в конструкции, которые Мильтен не замечал, считая просто стабилизирующими. И так оно и было, но ведь достаточно было их дестабилизировать, чтобы огонь увеличился в размерах. Этот эффект в конце концов, молодой маг и научился контролировать, не допуская раньше времени взрыва. К тому же выросший магический резерв, за счёт времени проведённого в медитации, из-за изготовления сложнейшего свитка изгнания нежити, и из-за успешной конфронтации с демоном, позволял не жалеть сил, и напитывать огненный шар за доли секунды, полностью заменяя тем самым огненную стрелу.
На этот раз чутье не подвело бывшего охотника. Из зарослей на поляну у дороги выскочили два падальщика, их перья были взъерошены, глаза дикими от ужаса. За ними, разрывая землю когтями, гналась стая волков. Один из падальщиков, совсем обезумев, рванул прямо на Мильтена, а второй сначала бежал чуть в сторону, но затем, увидев человека, почему-то сменил направление, решив атаковать того, кто казался слабее хищников. Глупость дорого обходится тем, кто не способен вовремя оценить ситуацию. Мильтен не стал ждать, пока клювы и когти вопьются в него. Едва первый падальщик оказался в нескольких шагах, он выпустил огненный шар. Сгусток плазмы, раздувшийся до невероятных размеров, охватил обеих птиц, не оставив от них даже обугленных костей — лишь горящие ошмётки разметало по поляне, даже зацепив ими волков. Взрыв оглушительно прогремел в утренней тишине, эхо покатилось по лесу. Волки, ослеплённые вспышкой, напуганные огнём и грохотом, в панике бросили оставшуюся добычу и скрылись в чаще. В другую сторону сбежали остатки стаи падальщиков, никто из которых больше и не думал бросаться на мага.
Тишина вернулась, нарушаемая лишь треском догорающих веток. Мильтен стоял, глядя на дымящееся пятно на земле. Вспомнились дни юности, когда он, простой парень из пригорода, охотился в этих лесах с самодельным луком. Тогда убийство даже падальщика было достижением, а встреча с волком, не то, что со статей — смертельной опасностью. Теперь же он одним движением руки испепелил двух крупных птиц и обратил в бегство хищников. Силы, о которых он тогда не смел и мечтать, теперь были его частью. Но стала ли жизнь от этого проще? Вряд ли. Страх сменился ответственностью, а наивность — грузом воспоминаний.
Снова двинувшись в путь, он погрузился в раздумья. Дорога вела его вверх, к монастырю, но прежде ему встретилась небольшая часовня, стоявшая на развилке. Она была сложена из серого камня, к входу вёл ряд ступеней. Над крышей возвышался большой купол, который поддерживали четыре колонны с желобками, наверху кончающиеся упирающимися в перекрытия капителями. Место было ухоженным, чувствовалась забота — каменная кладка не имела трещин, рядом с огромной каменной статуей держащего двуручный меч палладина, стояла скамейка, позволявшая путникам перевести дух и помолиться. Очень похожая часовня, только посвящённая Аданосу, была в городе Хоринисе.
Под куполом, но у самых ступеней, молился маг в красной мантии. Невысокий, худощавый, но крепкий, с сединой в волосах и внимательными глазами, которые сразу поднялись на Мильтена, когда тот подошёл и остановился. Взгляд был настороженным, изучающим. Маг явно знал всех своих на острове, а незнакомец в мантии мага вызывал подозрения.
— Мир тебе, брат, — произнёс Мильтен, останавливаясь на почтительном расстоянии.
— И тебе мир, — ответил маг, не опуская рук. — Я Исгарот. Не припоминаю тебя среди братии.
— Я не из местных. Меня зовут Мильтен. Был учеником магистра Корристо в… в колонии.
Исгарот нахмурился, его брови поползли вверх.
— Был учеником? Почему был? — спросил он, и в его голосе прозвучала тревога.
Мильтен опустил взгляд, собираясь с духом. Говорить об этом было всё ещё больно, но скрывать ещё хуже.
— Потому что магистр Корристо мёртв. Все остальные маги огня, бывшие в Минентале мертвы. Их убили… незадолго до падения барьера.
Лицо Исгарота побледнело. Он сделал шаг вперед.
— Убиты? Все?.. Но как?.. А как ты…? — он не находил слов и зачастил с вопросами, не успевая их доформулировать.
— Я выжил чудом. И так долго шёл сюда, потому что должен был сначала… — голос Мильтена дрогнул, но он заставил себя продолжать, — я не мог оставить их тела гнить в том проклятом замке. Я предал их огню. Как положено.
Наступила тяжёлая пауза. Исгарот смотрел на него с новым выражением — прежняя настороженность сменилась скорбью и уважением.
— Ты отдал им последний долг. Это… похвально. — Он тяжело вздохнул. — Тогда мы помолимся не просто так. Помолимся за упокой их душ. Вместе. Иннос примет нашу молитву.
Мильтен молча кивнул, с облегчением принимая предложение. Он встал рядом с Исгаротом перед статуей, символизирующей боевую ипостась Инноса. Они начали молитву. Исгарот вёл её, но порой делал паузы, будто ожидая, что Мильтен продолжит. Вероятно, хотел убедиться, что незнакомец, действительно, из ордена, а не является самозванцем, втирающимся в доверие. Мильтен не подвёл — слова молитв, заученные когда-то под строгим надзором Корристо, сами лились с его уст. Они прошли едва ли не весь молитвенник, от простых обращений до сложных гимнов, посвящённых деяниям Инноса.
С каждой произнесённой
