Колхоз князя Пушкина - Сергей Александрович Богдашов

И сюда мне придётся заглянуть. Очень сложный у меня процесс предстоит с постепенным переходом крепостных в состояние обычных граждан. Без юридического отдела — я с одним только оформлением бумаг подохну.

Философский факультет

Хотя философский факультет традиционно считался теоретическим, в Дерптском университете он также имел практическую направленность. Здесь изучались современные языки, история, педагогика и филология, что позволяло выпускникам работать в сфере образования и культуры.

Педагоги мне нужны. Тем более, я про школу, которую собираюсь создавать, самой Императрице заикнулся. Значит и уровень её должен показать, как минимум — выше среднего. Если подумать, то у меня не только начальная школа в планах, но не в сегодняшних, а только где-то через год — другой руки дойдут.

* * *

Из самолёта я выскочил довольно молодцевато.

Ровно настолько, насколько это позволяет зимняя одежда. Утеплиться пришлось всерьёз. Пару комплектов тёплой меховой одежды я себе ещё после первых же учебных полётов заказал. И пусть у меня кабина закрытая, но знаете, когда в некоторые зазоры можно чуть ли не палец просунуть, то вымораживает там всё в первые же минуты полёта. Такие сквозняки свищут — не передать.

Понятно, я с этим боролся с помощью валиков из овчины и полосок войлока, а что толку, если даже такой источник тепла, как двигатель, в моей конструкции отсутствует. Пришлось выезжать на магии, соорудив подогревающее термобельё, а для брутальности частично повторить одежду ретро — лётчиков времён начала авиации, адаптировав её с закосом на княжеский титул. Этакий кожаный плащ — реглан, с меховой подстёжкой и высоким воротником из соболя, кожаные штаны на меху, лётный шлем, перчатки и унты, где на наружный слой пошёл мех бобра. Вышло дорого — богато, хоть и изрядно по варварски. Зато тепло получилось и очень оригинально — один раз увидишь и ни за что не забудешь.

Вот в таком виде, с саквояжем в руке, я и вошёл в высокие арочные двери Дерптского университета, сопровождаемый свитой из профессуры и толпой восторженных студентов.

Огромный актовый зал был переполнен. Студенты чуть ли не друг на друге сидели, а преподаватели, для которых не нашлось место за столами, установленными на некотором возвышении, заняли ближайшие к сцене ряды стульев.

Как обычно, первым оказался не я. За вступительное слово взялся ректор. На немецком, если что. Так что добрых двадцать минут я с трудом сдерживал зевоту, ни слова не понимая в этих лающих звуках, чуждых русскому уху. Нет, немецкий язык Пушкин честно пытался учить, но слишком уж быстро тараторил мэтр, к тому же страдая некоторыми дефектами дикции.

Кстати, тех, кто считает Пушкина полиглотом, хочу огорчить — даже с латынью у моего героя нелады, а немецкий так совсем ему не давался.*

* Овладение языком, на котором написан «Фауст» Гёте, для Пушкина оказалось задачей не из лёгких. Он как-то признался одному из своих собеседников: «Только с немецким не могу я сладить. Выучусь ему и опять всё забуду: это случалось уже не раз».

Я мог бы воспользоваться услугами тульпы, он у меня изрядный полиглот, но не стал. Ничего нового, кроме банальностей, которыми наполнены вступительные речи любого руководства, я не услышу. К тому же, мне не хотелось раньше времени дать понять, что при желании я сумею перевести высказывания обо мне, если кому-то у меня за спиной захочется про меня позлословить.

Наконец ректор наговорился и передал мне слово.

— Добрый день господа преподаватели и студенты! — начал я, усилив свой голос магией. Да, хорошая штука. Мне она понравилась и я с помощью перла Воздуха освоил Рупор, очень стараясь избежать при его создании эффекта жестяной граммофонной трубы.

— Гофоритте по немецьки! — последовал выкрик со средины зала.

— Тю, с чего бы вдруг? Я могу понять ваших профессоров и преподавателей. Они люди в возрасте и поэтому им новые языки даются крайне тяжело, а вот студентам, которым предстоит работать в России, русский язык необходим, как воздух. Собственно, и мой сегодняшний интерес будет заключаться лишь в тех специалистах, которые уверенно владеют разговорным русским языком. Иначе, мне сложно будет объяснять и передавать им те знания, которыми я предложу им овладеть. А их у меня много. И это не только самолёт, многие новинки гораздо более приземлённые, но эффект от из использования даже с самолётом несопоставим.

— Ваш самолёт есть летать только на магия! Наука есть совсем другое! — раздался всё тот же голос.

— Да уймите уже этого глупого крикуна. Самолёт может летать безо всякой магии. Хотите покажу? — ухмыльнулся я и попросил у секретаря, сидевшего на краю стола, лист бумаги.

Бумажные самолётики мне всегда удавались. Так что этот я сделал быстро, примерно за полминуты. И запустил его в зал.

Исполнив красивую «горку» самолётик перешёл на планирование, а потом совершив элегантный полукруг, упал кому-то на голову.

— Как видите, самолёт может летать, но ровно до той поры, пока на это хватает приложенного момента силы, который придаёт самолёту ускорение, достаточное для преодоления сопротивления воздуха. Да, у меня это делает магия, но замените её другим двигателем, и самолёт снова полетит.

Тем временем бумажный самолётик продолжил летать по залу. Пока ему не помяли крылья. Ох, чую, запустил я вирус в стены университета. Теперь студенты не успокоятся, пока всю подручную бумагу не изведут.

— Теперь, что касается моего предложения. Мне нужны специалисты. Русскоязычные, — сразу оговорил я отдельное условие, оценив убогий лексикон крикуна и его акцент, — Я предлагаю не только хорошие оклады и премии, но и проживание за мой счёт. А если мы найдём общий язык с вашим руководством, то я готов выступить в роли мецената для вашего университета. К примеру, пожертвовав достаточно серьёзные средства на то, чтобы дипломную практику выпускники проходили у меня в имении, до которого отсюда всего-то полтора — два дня пути.

Профессура быстро что-то затараторила на своём, а я не стал вмешиваться, как и студенты, которые жадно прислушивались к стихийно возникшей преподавательской дискуссии.

— К сожалению это невозможно, Ваше Сиятельство. Нам нужны значимые дипломные работы, хоть как-то претендующие на научную ценность, — чопорно заявил мне один из наиболее молодых профессоров, этак лет за сорок с хвостиком, но довольно прилично владеющий русским, — Вряд ли в условиях русской помещичьей усадьбы вы сможете предложить им что-то