Великий Гусляр т.1 - Кир Булычев

Кир Булычев ВЕЛИКИЙ ГУСЛЯР

★

ББК 84Р7

Б90

КИР БУЛЫЧЕВ (Игорь Всеволодович Можейко)

ВЕЛИКИЙ ГУСЛЯР

Сборник

☆

Булычев Кир

Б90 Великий Гусляр. Сборник — М.: «Хронос», «АРМЭ», 1997. — 432 с.

SBN 5—85482—039—0

Художник И. Терентьев

Лицензия ЛР № 061490 от 30.07.92. Подписано в печать 27.07.97. Формат 84x108 1/32. Бумага типографская. Уч. изд. л. 22.04 Печать высокая. Гарнитура «Таймс».

Тираж 20 000 экз. Заказ 427.

Отпечатано с готовых диапозитивов на Книжной фабрике № 1 Госкомпечати России. 144003, г. Электросталь Московской обл., ул. Тевосяна, 25.

ВБК 84Р7

SBN 5—85482—039—0

 «Хронос», 1997 «АРМЭ», 1997 Кир Булычев И.Терентьев

ОТ АВТОРА

Теперь, по прошествии стольких лет, интересно вспомнить момент и место рождения как самого города, так и первых гуслярских историй, которых уже накопилось около сотни.

Я не могу утверждать, что Великий Гусляр полностью возник в моем воображении. Не такое уж у меня богатое воображение, чтобы родить целый город, включая баню и автостанцию. Поэтому можно утверждать, что первоначально существовал прототип города, а уж потом город этот был отражен в изящной словесности.

Прототип города назывался Великим Устюгом. Я попал туда в середине шестидесятых годов и прожил там несколько дней — гостевание в Великом Устюге было частью неспешного путешествия в Вологду, Кириллово-Белозерск и Ферапонтово.

Великий Устюг меня очаровал, особенно если учесть, что в те, дотуристические времена он существовал сам по себе и никто коллективно не ахал, глядя на сохранившиеся после бурной разрушительной деятельности советской власти маковки церквей и фасады купеческих особняков.

Хоть в те дни я еще не знал, что стану писателем, а тем более не подозревал, что буду писать фантастику, Великий Устюг открывал мне больше, чем являл случайному наблюдателю.

Его относительно оторванное от великих свершений социализма существование, тишина и простор его длинной, украшенной белыми фасадами особняков и стройными церквами, набережной, голубизна широкой реки, леса, подбирающиеся к самым окраинам, приземистая уверенность в себе гостиных рядов и нелепое вторжение сборных пятиэтажек… — ощутимость истории и провинциальная тишина так и подмывали столкнуть подобный мир с миром космическим, мир Устюга и мир Альдебарана. Я помню, как, поддавшись обаянию города, я посетил Елену Сергеевну, бывшую директоршу музея. Помню чистоту небогатого интеллигентного домика на окраине, помню ее внука и саму Елену Сергеевну — но, хоть убей, не вспомню, почему же я туда попал и о чем мы говорили.

Почему-то мне, от возникшей в те прозрачные дни обостренности чувств, стали интересны люди, встречавшиеся ежедневно. Провизор в аптеке, странный лохматый веселый гражданин с воздушным змеем под мышкой, старик, с которым я разговорился в столовой и который утверждал, что в Устюге под каждой улицей подземные ходы и клады… И я непроизвольно принялся строить биографии этим незнакомцам и вводить их в некие, несколько ирреальные, но на вид обычные отношения. Я не знал, как их зовут, и это меня смущало. Я не считал себя вправе придумывать им имена и не смел спросить их о настоящих — впрочем, последнее меня и не привлекало. Мне ведь нужны были не слепки с живущих рядом, а образы, происшедшие от них, но им не идентичные.

Помогла Елена Сергеевна, которая подарила тонкую «Адресную книгу г. Вологды за 1913 годъ». И там, среди объявлений, я отыскал все нужные мне имена и наградил ими людей, виденных на улицах Великого Устюга двадцать пять лет назад.

В книге был Корнелий Удалов — владелец магазина скобяных товаров. Но мне не хотелось, чтобы Корнелий Удалов, которого я встречал каждое утро, когда он спешил до службы отвести в школу столь похожего на него сынишку, занимался и в этой жизни скобяными товарами. И я сделал его начальником стройконторы. Правда, это случилось позже. Александр Грубин, также имевший в адресной книге торговое занятие стал изобретателем, соседом Удалова по дому, также тем поселился Николай Ложкин, превратившийся в пенсионера… Потом я уехал из Великого Устюга и постепенно забыл о своих размышлениях и вмешательстве в биографии его обитателей, которые, к счастью, об этом так и не догадались. Осталось лишь трогательное воспоминание о днях, проведенных там.

Вскоре я написал первый фантастический рассказ. Рассказ был детским и назывался «Девочка, с которой ничего не случится». Его напечатали в «Мире приключений». Затем я принялся за приключенческую повесть для детей, действие которой происходило в Бирме. Повесть именовалась «Меч генерала Бандулы».

Так что, оказавшись в ноябре 1967 года в Болгарии, я имел некоторое право именоваться «Молодым писателем из Москвы», а мои знакомые в Болгарии, желая сделать мне приятное, даже познакомили меня с настоящими болгарскими писателями и редакторами. Один из них — редактор журнала «Космос» Славко Славчев, после того как мы выпили с ним несколько рюмок коньяка «Плиска» и обсудили проблемы фантастики, вежливо спросил меня, не испытываю ли я нужды в деньгах. Нужду в деньгах я испытывал, в чем признался болгарскому коллеге.

— Ты едешь в Боровец, — сказал тогда Славко. — Там все пишут. Ты напишешь для нашего журнала рассказ, мы его напечатаем, а тебе заплатим гонорар.

Я приехал в Боровец и написал там первый гуслярский рассказ.

Конечно, в одной фразе это сообщение звучит буднично и никак не отражает моих терзаний и творческих мук.

В комнате было очень большое, во всю переднюю стену, окно, которое выходило на зеленый склон горы. По склону, к соснам, росшим чуть ниже, проходили овечьи отары. Овцы позвякивали колокольчиками, а пастухи лениво покрикивали на них. В холле первого этажа был большой камин, возле которого болгарские писатели за творческими беседами проводили вечера. Кормили там сказочно вкусной форелью, а неподалеку, в центре этого курорта, был ресторан, на веранде которого отдыхающие вкушали прохладное пиво.

Очень хотелось гулять по лесу, пить пиво, есть форель, разговаривать о жизни, куда меньше хотелось работать.

Я сидел за столом, глядел на горы и понимал, что я никогда в жизни не напишу никакого рассказа.

Но потом наступил час, когда все сложилось вместе — и время, и звон колокольчиков, и шум сосен, и лесная дорога.

В рассказе сразу же сошлись основные герои гуслярских историй, и сам город, и даже дом на Пушкинской, в котором моим героям предстоит прожить много лет.

Славко Славчев с трудом прочел написанный карандашом текст и, на