Фельдшер-как выжить в древней Руси - Людмила Вовченко

Потом — ощущение тела.

— Господи… и чей это хлев? — прошипела Людмила, а точнее, уже Милана, потому что голос был ниже, грубее и звучал так, словно через него всю ночь дули северные ветра.

Она попыталась вдохнуть глубже и обнаружила, что грудь перетянута жестким сарафаном, а под ним — рубаха из грубого льна, шершавого, как наждачка для кожи. Тело чесалось. То есть не чесалось — оно оралo, будто на нём танцевал хор из блох, клопов и семейства вшей.

— Только не говорите, что это моё тело… — умоляюще произнесла она и, не дожидаясь утешений, глянула на свои руки.

Толстые.

Пухлые.

Ногти обломанные.

Пальцы в заусенцах, под ногтями — тёмная, въевшаяся, будто вечная, земля.

Людмила, ухоженная, аккуратная медсестра XXI века, которая знала толк в скрабах, ламинировании волос и маникюре без единой зазубринки, хотела воем выть от ужаса и несправедливости мироздания.

— Значит, всё-таки не кома… — мрачно заключила она. — Кома так жестоко не шутит.

Снаружи раздалось:

— Баарыня! Баарыня, вы ли это? Аль опять лихоманка шибла?

Голос — женский, дребезжащий, привычный к крику. Дверь, тяжёлая, неструганная, распахнулась, и в проеме появилась ключница Домна, женщина лет пятидесяти, сухая, как высушенный в печи судак, с цепким взглядом человека, который знает, где у кого что спрятано, и как это незаметно прибрать.

Домна глянула на Милану и перекрестилась, и почему-то не от страха, а скорее от облегчения:

— Слава Господу, очнулись… А уж мы думали, что вы, барыня, вконец преставились!

Милана попыталась изобразить достоинство, но вышло только сипло:

— Домна… где я? И почему я… такая?

Ключница всхлипнула оскорблённо:

— Какая есть, барыня. Господь дал — не нам менять. А вы и прежде не молоды были, не тонки, но зато голос грозный, и деньги, и покойничек-воевода любил вас…

Милана перестала слушать после слов «не молоды были». Она приподнялась на локтях, пытаясь вспомнить хоть что-то из жизни прежней хозяйки тела.

Сквозь туман проскользнули обрывки:

Большой дом.

Плотные сундуки с резными замками.

Полки, доверху забитые «диковинами»: заграничные ножи, странные травы, кости морских зверей, бутылочки с яркими жидкостями, которые старые бабы звали «ведьмиными слезами».

И люди в деревне, которые боялись барыню Милану, но ещё больше её ненавидели.

— Ну супер, — пробормотала Людмила-Милана. — Попала, так попала. Не просто в прошлое, а в тело местной… Бабы-Яги на минималках.

Домна, будто услышав мысли, кивнула:

— Да, барыня, грозны вы были. И ведьмыны бабы вас сторонятся, хоть и служат. Травы-то ваши чудные, помогают… иной раз.

«Травы», мысленно хмыкнула Людмила.

Фельдшер, понимающий фармакологию, в мире без антисептиков, антибиотиков и лабораторий.

Это не наказание. Это — приговор с расширенными полномочиями.

Она откинула одеяло, и её охватил новый этап ужаса.

— Уважаемая Вселенная… — медленно сказала Милана. — Мыться. Срочно. В идеале — сжечь одежду и меня заодно, а потом собрать обратно из пепла.

Домна оскорбилась:

— Баарыня! До баньки вас доведём! Уже и воду носим. А госпоженька Пелагея вон, ждёт у порога…

Милана вздрогнула.

Дочь.

Пелагея.

Чужой ребенок, но теперь — её.

— Зови её, — тихо сказала Милана.

В проеме показалось худенькое личико. Большие серые глаза, испуганные и умные. Девочка осторожно вошла, прижимая к груди тряпичную куклу.

— Матушка? — прошептала она так, будто боялась быть ударенной.

И внутри Миланы что-то сместилось, словно сердце нашло новый центр тяжести.

Её не любви боятся. Её — ожидают угрозы.

— Пелагея… — Медсестра Людмила знала, как разговаривают с напуганными детьми, и тело Миланы было ей не помехой. Она медленно протянула руку. — Иди ко мне, солнышко.

Девочка шагнула. Осторожно. Будто переходила по льду. Прикоснулась к материнской руке — и не дрогнула, но взгляд стал влажным.

— Вы не кричите… сегодня.

— И не буду, — пообещала Милана. — Хватит с нас всех криков.

Домна ойкнула, перекрестилась снова:

— Ох, матушка, не дай Бог, вы характер переменили! Деревня ж привыкла, что вы гроза…

Милана тяжело поднялась, чувствуя, как ноют колени.

Толстая, неуклюжая барыня, которую ненавидят.

Это нужно менять. Но сначала…

— Домна. Банька. И если кто-то попробует мне подлить в воду ещё эту вашу траву-перекрутку, после которой волосы сваливаются в колтуны, я найду способ лечения, от которого не помогут и молитвы.

Домна сглотнула:

— Поняла, барыня…

* * *

Баня оказалась полутемной, пахнущей берёзовыми вениками, мхом и старой копотью. Пар был густым, как туман над болотами. Когда Милана сняла рубаху, она впервые увидела себя целиком.

И поняла, что крикать будет, но только внутренне.

Живот, как добротная подушка.

Бёдра — две мельничные жернова.

Грудь… ну, грудь была отличная, даже фантастическая, но на этом плюсы заканчивались.

Волосы — запутанные, жирные, в пахучей корке из дыма и жира.

— Ох, милая XXI век… — Милана подняла веник. — Ты бы сейчас увидел, что такое ад для женщины.

И она начала войну за чистоту.

Скребла, мыла, полоскала.

Три раза.

Домна за дверью крестилась, слушая, как барыня шипит, ругается шёпотом и требует, чтобы Вселенная вернула ей шампунь с кератином.

Но через час Милана вышла — красная, упаренная, но людская. Волосы всё ещё требовали капитальной реконструкции, но пахли уже не горелым хлевом, а берёзой и мёдом.

Пелагея глядела на мать, будто виделa чудо.

— Матушка… вы красивая.

И Милана ХОТЕЛА усмехнуться. Хотела сказать что-то колкое. Но вместо этого:

— Спасибо, Пелагея. Будем красивыми дальше. Ты мне поможешь, а?

Девочка кивнула так серьёзно, что Милана поняла: вот он, первый союзник.

* * *

Когда Милана вернулась в горницу, на столе уже лежала шкатулка. Домна объяснила:

— Сундук прежней барыни. Там ваши чудные стеклянницы и травы, и заморские порошки. Вы ж любили колдовать… ну… лечить. Оно одно к одному.

Милана открыла крышку — и сердце фельдшера вздрогнуло.

Пузырьки.

Сушёные травы.

Странные мази.

Стеклянные колбы с пробками.

И самое главное — записные дощечки, покрытые резами. Рецепты.

— Ну здравствуй, древняя фармакопея, — тихо сказала Милана. — Посмотрим, что мы можем вместе.

Она ещё не знала, что завтра ей придут за помощью.

Что в деревне вспыхнет горячка.

Что ей придётся спасать людей, используя и знания XXI века, и старинные, пугающие методы.

Но сегодня у неё была баня, дочь, и шкатулка возможностей.

И это — уже победа.

Новая барыня выходит «на люди», пугает всю округу и приобретает