Мальстрем монстров: антология Хэллоуина (сборник) (ЛП) - Коллектив авторов

Тролль с намёком вздёрнул одну бровь.

Клементина была изумительной женой. Разве могла её сестра сравниться с ней?

— Она умеет стряпать? Ну, то есть, человеческую пищу.

Тролль скривился.

— Всегда. Мерзко. Хлеб, лепёшки, пироги и всякая дрянь.

У меня потекли слюнки.

— Друг мой, никто не заменит в моём сердце твою дочь Клементину, но, полагаю, для её сестры там тоже отыщется местечко.

Скрепляя сделку, я потряс его шишковатую лапу. Не помешал и увесистый золотой самородок, который он мне вручил. Да я переженился бы на всех его дочерях, их родственницах и подружках, если он так и будет одарять меня ненужным ему золотом.

Я любил Клементину. Она была слишком хороша для меня. Всякий раз, когда я тащил на мельницу мешок с золотом или поднимал поминальный стакан самогона, то нежно вспоминал свою тролльскую невесту.

— О, моя дорогая Клементина, ты утрачена и ушла навеки. Клементина, мне ужасно жаль. Но твоя сестра Розмари готовит такой яблочный пирог, за который и жизни не жаль.

По мнению Джалеты Клегг, монстры — это невероятно забавно. Она скорее стала бы водиться с ними, чем с обычными людьми, но, раз уж монстров не найдёшь ни под кроватью, ни в шкафу, то приходится воображать их там. В своих произведениях Джалета любит выворачивать ожидаемое наизнанку, предлагая в антологии хоррора сентиментальные романсы или в романтические антологии — кошмарные истории. Она пишет научно-фантастические приключения, высокое фэнтези, стимпанковую эльфятину, тупые ужастики и уйму всего прочего, что ей по душе. Ищите её книги и добавляйтесь в список рассылок на jaletac.com

Перевод: Sebastian

Дж. Наоми Эй

Всё на поверхности

[юмор]

Лестер понятия не имел, чем заниматься в жизни, пока не достиг двадцати двух лет.

— Устройся на работу, — рявкала каждое утро его мать, пока Лестер ещё валялся в своей подвальной спальне.

— Устроюсь, — бубнил он в ответ, как правило, уже когда мать хлопала дверью и топала вверх по лестнице.

Еще несколько минут Лестер оставался в постели, прислушиваясь к шуму стиральной машины в противоположном углу комнаты и шипению разогревающегося бойлера. Иногда, если спать уже не хотелось, Лестер прибавлял к этим звукам и собственный голос, напевая мелодию, которую обычно сочинял на ходу.

Наверху, на кухне, мать Лестера останавливалась, заслушавшись необычайным и поразительно богатым тенором сына. От разносящегося по всему дому лестерова вибрато зачастую даже дребезжали стаканы на полках.

— Как жаль, — бормотала мать, ставя чашки в посудомоечную машину и смахивая непрошеную слезу. — Он так талантлив и всё-таки без толку. Нет в жизни справедливости.

Где-то в середине утра Лестер поднимался и, помахав матери, говорил ей, что уходит искать эту самую неуловимую работу.

Через десять минут он уже сидел за своим обычным столиком на улице у кафе с нарисованной на входной двери русалкой. Там Лестер проводил остаток утра, а иногда задерживался и до полудня, потягивая двойной мокко венти и глазея на прохожих.

Лестер внимательно замечал их поведение, модуляции голосов и то, как они смотрели друг на друга. Всё это он копил в памяти впрок, ради пока ещё неведомой цели.

В полдень Лестер возвращался домой, сыпал лживыми обещаниями, что вскоре пойдёт на работу, а после этого спускался в подвал, где любовался энтомологической коллекцией, своей гордостью и отрадой. Сколько Лестер себя помнил, он обожал насекомых, особенно с экзоскелетом. Он души не чаял в комарах, пауках и даже обычных комнатных мухах. У каждого из них имелось имя. У каждого имелась своя история, пусть и выдуманная.

Несомненным любимцем Лестера был Роберт — комар, который по ночам садился ему на ухо и писком крохотных крылышек навевал молодому человеку сны.

Поворотным пунктом в жизни Лестера стал день рождения матери, когда она спросила юношу, не пойдёт ли он на представление «Отелло».

— Это что? — отозвался Лестер, с трудом оторвавшись от энтомологической коллекции.

— Шекспир, — ответила мать, словно Лестеру следовало разбираться в подобных вещах. — Убирай всё и пошли.

Лестер нехотя уступил и, к его великому удивлению, этот спектакль переломил, просветил и совершенно перевернул жизнь юноши. Собственно, уже вернувшись домой и даже на следующий день, Лестер всё ещё рыдал от страданий Отелло, словно они были его собственными.

Тогда-то он и осознал своё истинное жизненное призвание — играть и вызывать у других людей такие же страсти, такое же ликование.

— Я — актёр, — глубоким театральным тоном объявил Лестер следующим утром, пока мать варила ему на завтрак яйцо и поджаривала тост.

— Да, ты такой, — согласилась эта несчастная измотанная женщина, умудрившись одновременно и вздохнуть, и громко фыркнуть. — Ты каждый день прикидываешься, будто ищешь работу, но это просто спектакль.

— Сегодня я смогу найти работу. Сегодня я точно знаю, что делать.

Подкрепившись и укрепившись духом, Лестер направился на поиски театральной труппы и свободных ролей. К несчастью, в его городе, стране, да, в общем-то и по всей планете, актёрство считалось профессией «нон грата».

Это не смутило Лестера. Он твёрдо решил осуществить свою мечту. На автобусной остановке он наткнулся на объявление, которое могло оказаться лишь знаком свыше.

«Вступайте в Галактическую Сервисную Организацию», — гласила надпись над фотографией ансамбля костюмированных танцоров. «Развлекательные труппы и услуги. Вы нужны нам».

— Вот оно! — воскликнул Лестер, вскочив на ноги и всполошив сидевшего на этой же скамейке старика. — Я вступлю в ГСО. Я отправлюсь по галактике и буду сеять радость своими песнями.

— Скорее, будешь сеять страх и отвращение, — хмыкнул его престарелый сосед. — Давно ли ты смотрелся в зеркало, малыш? У тебя вид, как у Препостеро[3]. Внешнее внутри, а внутреннее снаружи. Ты смахиваешь на монстра.

Спустя шесть месяцев трепещущий от восторга Лестер стоял перед актёрским входом в театральную труппу ГСО на Космобазе 37-B. Все минувшие месяцы он готовился, зубря наизусть либретто каждого мюзикла, декламируя Шекспира, тренируясь танцевать степ и отшлифовав голос до такой степени, что был принят в хор космической версии мюзикла «Оклахома».

Судьба призывала Лестера. Будущее сулило блистательные перспективы. Более того, Лестер был уверен, что станет звездой, не похожей на любую другую, когда-либо виденную в галактике. Оставалась лишь одна-единственная проблема: как превозмочь мерзкий облик, как добиться, чтобы аудитория перестала замечать его вопиющий вид.

«Ладно, я готов», — сказал Лестер сам себе. — «Я уже так далеко зашёл. Я вхожу».

Сжав дверную ручку, он распахнул дверь актёрского входа.

Как на грех для Лестера и Корделии — ведущей актрисы шоу, которая, совершенно случайно, вознамерилась выйти на улицу, дверь отворилась куда сильнее и быстрее, чем ожидал Препостеро. Лестера сбило с ног, он свалился на свою сумку и пряжку-застёжку на ней. Острый язычок вонзился в его практически незащищённую почку.

— Ох, мне очень жаль, — выдохнула Корделия, услыхав глухой стук и увидав разливающуюся по всей сцене кровь.

Хотя Корделия была не такой уж крупной женщиной, но лестеровы беззащитные органы просто-напросто не вынесли её веса, когда она рухнула на них, лишившись чувств.

А пока Лестер поправлялся в госпитале базы — поразительно быстрый процесс, всё равно, что налепить пластырь — его домашний комар Роберт плёл интригу. Являясь редкой разновидностью инопланетного насекомого, он размножался быстрее скорости света. Через двадцать четыре часа весь актёрский состав «Оклахомы» покрылся красными сочащимися рубцами и зудящими нарывами.