Звезда Ариадны. Надежда на Земле и в небе - Коллектив авторов

– Это ещё что? – поморщился Погорелый, сидя в гондоле капитана, когда сработала биологическая тревога.

– Я здоров, но пострадала обшивка, – ответил квантком «Агатана». – Количество занесённой бионики в пределах нормы, – и добавил после небольшой паузы: – Если я когда-нибудь сойду с ума, распылите мой корпус в пыль.

– Ты исчо хрепкий старих, Розенбом, – пробормотал Мартынко, вспомнив фразу из старого анимационного видео. Он любил запоминать цитаты и пусть произносил с акцентом, но старался, чтобы звучало правильно.

– Спасибо, – ответил квантком.

Каштанов продублировал поиск посторонних биомаркеров, которые могли бы проникнуть с яхты на спасатель. Красным датчики отметили небольшие скопления вирусов, микробов и прочей мелочи. Фигура клиента, изолированного в медотсеке, просто пылала – датчик опознал его как кластер чужеродной бионики, – однако ничего опасного в этом не было. Просто у потерпевшего крушение коллекционера оказался собственный набор вирусов и бактерий.

– Жути ноу, – доложил Мартынко капитану, выключая тревогу. – Чуждый наюзал.

– Убираю наюзаное, – откликнулся квантком, и красные следы по проходам стали исчезать. – Пассажир спит под наблюдением медкомплекса собственного скафандра.

– Бай-бай! – пожелал Мартынко коллекционеру.

– М-да, – произнёс капитан, вращая додекаэдр рабочего экрана. – Вот, – наконец указал он.

Метеорный поток покрыл оспинами обшивку над маршевым лабиринтом. Активная броня успела выстрелить навстречу потоку, гася кинетическую энергию частиц, но один камешек или техногенный осколок был крупнее остальных. На экране додекаэдра застыла алая капля в обшивке корабля – след от удара микрометеорита.

– Чутка когть, – прикинул размер камешка Каштанов, показывая свой ноготь на мизинце.

– Был. М-да, – согласился Яков. – И испарился.

Погорелый проследил удар по вектору, огорчённо вздохнул. Красная линия от капли прошла через маршевый лабиринт. Сила удара выбила кусок квазистекла внутри плазменного канала, и потому главный двигатель давал отмену старта. В противном случае бушующая в лабиринте плазма пробилась бы сквозь повреждённый участок. От «Агатана» не осталось бы обломков крупнее водяной капли.

– А самое хреновое знаешь что, Мартынко? – с досадой в голосе произнёс Погорелый. – У нас кончились пластырьботы. М-да. Заделывать скол нечем.

– Подтверждаю, – отозвался квантком судна. – Осталось три пластыря для ручного ремонта.

Сечение лабиринта третьего поколения позволяло человеку проползти по нему, однако в некоторых местах, так называемых «разгонных камерах», проход сужался, и в него можно было лишь засунуть руку. Скол находился в одной из камер.

Мартынко повертел изображение лабиринта, прикинул так и эдак.

– Ай таччи, – произнёс он, легко отталкиваясь от своей гондолы и взмывая к скобам на потолке рубки.

– Ничего не получится, – заверил квантком. – Я рассчитал все возможные варианты, пилот Каштанов.

Погорелый кусал нижнюю губу, проверяя расчёты: до скола едва можно было дотянуться, поставить пластырь и собрать осколки, как хотел Мартынко. «Ай таччи» – «Я достану».

– М-да. Другого выхода не вижу. – Яков взлетел следом за Каштановым, схватился за скобы. – Я на страховке. Розенбом, выводишь судно из точки на дублирующем движке. Постарайся обойтись без манёвров с перегрузками.

– Есть, капитан, – спокойно ответил квантком и ворчливо добавил: – Никогда не понимал и не пойму этот ваш пресловутый человеческий фактор.

Гладкая переборка разделилась на квадраты, которые пришли в движение и открыли лаз в лабиринт.

– Оп! – вдруг воскликнул Яков.

– Какого? – Мартынко, готовый уже лезть в образовавшийся проём, оглянулся.

– Да, показалось, – отмахнулся Погорелый.

Каштанов посмотрел на командира внимательно, вспомнил блеск на корпусе контейнера с артефактом. Усталость. Они оба просто устали, и квантком прав – пресловутый человеческий фактор. Телу есть предел, есть предел разуму. Но в человеке заложено природой и другое. Мартынко знал точно.

Погорелый прикоснулся ладонью в перчатке к его спине меж лопаток там, где крепился теперь снятый мультитул – псевдоподия от капитанского скафандра мгновенно прилипла к скафандру пилота. Мартынко лёг на живот и пополз во тьму лабиринта.

Конечно, Юрий Гагарин первым полетел в космос, но для Каштанова иной человек стал великим героем – космонавт номер одиннадцать, Алексей Леонов, первый вышедший в открытый космос. «Внизу белые облака над рекой Волгой, вверху за космическим кораблём „Восход-2“ тьма, наполненная яркими звёздами», – вспоминал рассказ Алексея Каштанов, ползя на брюхе. Восторг до дрожи!

В лабиринте тьма была гуще, чем в космическом пространстве. Никакой свет не мог отразиться от стенок, покрытых слоем псевдостекла, под которым находился светопоглощающий слой длинных нанотрубок. Применять здесь фонарь или радар было бессмысленно, любое излучение поглощалось, потому Мартынко лез вперёд, вытянув правую руку, осторожно скользя пальцами по поверхности и пытаясь нащупать скол. На тыльной стороне ладони крошечные псевдоподии держали заплатку, которую надо было установить на аварийный участок.

Становилось всё теснее, вытянутая рука прижалась к шлему, который из сферы превратился в плотно облегающую голову Каштанова плёнку.

– Пилот, ты как? – прозвучал в ушах голос капитана.

Псевдоподия, протянутая между ними, была кабелем связи и спасительным фалом, как во времена Алексея Леонова, если пилот сам не сможет выбраться из лабиринта.

– Просто у кохо-то флишкай узкий твери, – в шутку ответил Мартынко и добавил: – Плющит. Серфю за даль.

Пауза. Яков обдумывал решение пилота. Скафандр деформирует тело человека, вытянет его, превратив Каштанова в нечто похожее на слизня, позволяя продвинуться вперёд без вреда организму, но до определённого предела.

– Добро. – В голосе капитана Мартынко услышал сомнение и понял, что Погорелый с самого начала не верил в удачу, но решил испробовать все варианты.

Все чувства Каштанова переместились в кончики пальцев, слепо щупающих гладкую поверхность лабиринта. Он уже не понимал, сколько продвинулся вперёд: несколько десятков сантиметров или миллиметр. Пальцы. Только бы не потеряли чувствительность пальцы. Кровь стучала в ушах, а может, капитан пытался докричаться до него – не понять. Всепоглощающая тьма давила, вытягивала жилы, морочила разум.

Он не сразу сообразил, что произошло впереди, что такое коснулось пальцев.

– Ес! – крикнул он, так как это не могло быть ничем иным, кроме скола.

И тут же понял: что-то чужеродное коснулось его пальцев.

– Какого? – пробормотал Мартынко.

Скорее всего, пальцы затекли, потому, прикоснувшись к краю скола, морочат сознание. Каштанов медленно стал выворачивать руку, чтобы вставить пластырь на место.

– Алюминиевая подложка срастётся со стенкой, – медленно, чтобы не было акцента, шептал он вызубренную наизусть инструкцию, не давая сознанию меркнуть. – Нанотрубки перегруппируются и окончательно зальются псевдостеклом. Алюминиевая подложка…

Несмотря на заботу кванткома скафандра, гул крови в голове нарастал. Видимо, пришёл предел технике и возможностям Мартынко Каштанова. «Мне надо было выбрать фал и войти в шлюзовую камеру вперёд ногами, чтобы потом закрыть люк», – рассказывал космонавт номер одиннадцать. Каштанов вздохнул, насколько позволяло пространство: развернуться,