Винделор. Книга вторая - Роберт Д. Митрин

Винделор, закончив с одной ставней, шагнул к окну. Тень мелькнула за щелью — рука легла на нож, но это был снег, гнавший ветер. «Паранойя», — подумал он, но сердце билось быстрее. Он повернулся к Мику:

— А что боги скажут про волков? Словами их не отгонишь.

Мик усмехнулся, кашель сотряс его, он отмахнулся:

— Не словами, а делом. Учись, и волки обойдут. Двигайся — вторая ставня светит.

День тянулся, как метель. Винделор заколотил вторую ставню, свет в комнате стал глуше, тени длиннее. Илай выстрелил ещё раз — пуля вгрызлась ближе к центру, Мик буркнул:

— Жить будешь. Пока учишься.

Он вытащил травы — ломкие, с горьким запахом, — бросил в котелок с утренним снегом. Хижина наполнялась жизнью — треском огня, шорохом шагов, словами старика, что резали, но оставляли след. Запах трав смешался с дымом, разлился по кружкам. Мик буркнул:

— Пейте, пока не остыло. День долгий, метель длиннее. Странствовал я за горы — видел города, гнев, боль. Машины больше этой хижины, деревни старых богов, где люди остались. И ваше море видел. Но это завтра.

Илай сел у печи, глядя в огонь, слова о тех, кто сверху смотрит, звенели, как звон из детства. Винделор говорил о Марлен, но Илай не знал, правда ли это — прожила ли она хорошо? Мысль грела и жгла. Винделор опустился напротив, грея ладони, молчал, чувствуя, как слова Мика бередят раны. День угасал в тишине, но тепло печи и горький чай держали их вместе в этом убежище, где начиналось что-то новое.

Глава 10

Глава 10

Метель выла третий день, её рёв сливался с дыханием леса за стенами — то яростным, сотрясающим брёвна, то затихающим, словно зверь, круживший вокруг хижины, но не решавшийся напасть. Утро пробивалось сквозь щели ставень тусклым серым светом, но снаружи была лишь белая мгла, густая, будто мир растворился в снежной пустоте. Илай стоял у окна, подоконник под его локтями был завален гильзами — холодными, отсыревшими за три дня взаперти. Ставни, наглухо заколоченные Винделором, не пропускали света, и отблески огня из печи плясали на лице Илая, высвечивая бледную, почти прозрачную кожу и тёмные круги под глазами, углублявшиеся с каждым днём в этом холоде. Винтовка лежала в руках — тяжёлая, с ржавым штампом на стволе, где буквы стёрлись, оставив лишь намёк на старый мир, о котором молчали. Он прицелился в мишень на стене — грубый круг, вырезанный ножом, — выдохнул, пар заклубился в воздухе, и нажал на спуск. Выстрел расколол тишину, пуля вгрызлась в край дерева, щепки осыпались на пол, кружась в полумраке, как сухой снег.

Илай моргнул, глядя на щепки у ног. Запах горелого дерева защекотал ноздри, в ушах звенело. Сквозь щель в ставнях мелькнула тень — скользнула в белой мгле и пропала. Метель ломала контуры, играя тенями, превращая их в обманки. «Показалось», — подумал он, но в груди сжалось от смутного беспокойства, холодного, как лёд под кожей. Он замер, вглядываясь в щель, но видел лишь воющую белизну, живую, как дыхание чего-то огромного за стенами.

Мик стоял рядом, скрестив руки, волчья куртка топорщилась от сырости, пропитавшей мех. Его глаза — серые, острые, как лезвие, выкованное временем, — следили за каждым движением Илая. Он цокнул языком, шагнул ближе, ботинки скрипнули по дощатому полу, усыпанному пеплом и веточками от дров.

— Уже не слепой, но всё ещё криворукий, — проворчал он, голос хриплый, как треск льда, но с тенью насмешки в уголках губ. — Сколько раз говорить? Не в мишень целься, а в движение. Ветер, зверь, человек — всё движется. Бей туда, куда оно уйдёт, а не где стоит. Давай ещё раз, шевелись!

Илай стиснул винтовку, пальцы побелели на холодном металле. Он не понимал, как стрелять в пустоту, угадывая цель, как ловить движение в неподвижном дереве. Раньше всё было проще — враг бежал навстречу, кричал, кровь текла ярко. Здесь же нужно было чуять, предугадывать, как ветер за стенами. Злость кипела в груди, смешиваясь с усталостью, тянувшей плечи. Он вскинул винтовку, выдохнул, выстрелил — пуля чиркнула по стене, оставив длинную царапину.

— Опять мимо, — буркнул Мик, скрестив руки.

Илай стиснул зубы, щёки вспыхнули, голос вырвался резче, чем он хотел:

— Я стараюсь, а ты только ворчишь! Может, сам покажешь, раз такой умный?

Мик фыркнул, кашель резанул грудь, он сплюнул в угол, где тёмное пятно стало частью этих дней. Выхватил винтовку из рук Илая, вскинул к плечу и выстрелил. Пуля расколола мишень, щепки брызнули, как искры. Он сунул оружие обратно, буркнув:

— Вот так. Старайся лучше, мальчишка. Ещё раз.

Илай сжал губы, кивнул, выстрелил — пуля вгрызлась ближе к центру, оставив рваную дыру. Древесная труха осела на пол, шурша в тишине. Мик кашлянул, кивнул скупо, в глазах мелькнула тень одобрения:

— Уже лучше, — сказал он, потирая мозолистые ладони, пахнущие смолой и землёй, выжженной морозом. — Теперь нож возьми. В ближнем бою винтовка — просто палка, а палкой волка не убьёшь.

Он вытащил из-за пояса клинок — короткий, острый, с потёртой рукоятью — и бросил Илаю. Тот поймал, сжал в ладони, металл холодил кожу, а свет печи отражался на лезвии, бросая блики на стены, увешанные шкурами, шевелившимися от сквозняка. Мик показал движение — резкое, как щелчок капкана:

— Не маши, как дурак на ярмарке, — проворчал он, схватив Илая за запястье и направив руку, пальцы старика были жёсткими, как корни дуба. — Бей сюда, — ткнул себе под рёбра, — или в горло. Быстро, без лишнего. В этом мире долго не машут — режут, понял?

Илай кивнул, повторил взмах — рука дрогнула, нож чиркнул воздух, чуть не задев край стола с жестяной кружкой, чёрной от сажи. Мик фыркнул, но поправил локоть, грубо, но точно:

— Держи твёрже, не трясись, — сказал он, отступая, кашель снова резанул грудь, но он отмахнулся. — Удар — это не танец, а жизнь. Ещё раз.

Илай сжал нож крепче, ударил — быстрее, чище, лезвие остановилось в дюйме от цели, воздух свистнул под клинком. Мик кашлянул, кивнул:

— Похоже на дело. Может, и выживешь.

Винделор сидел у стола, разглядывая карту из рюкзака — потёртый лист, исчерканный карандашом ещё в «Тридцать первом». Чернила размазались от сырости, но тропы на