Винделор. Книга вторая - Роберт Д. Митрин

Илай кивнул, но взгляд его остался задумчивым. Он посмотрел вверх, где небо, ясное и холодное, лежало над лесом, как покрывало. Звёзды ещё не проступили, но он знал, что они там, и голос его стал тише, мягче, как шорох снега:

— А всё-таки, Вин, как так вышло, что мир стал таким? Всё рухнуло, боги ушли, люди дерутся за каждый кусок — как будто ничего другого не осталось. Мик говорил про старый мир, машины… Ты что-нибудь знаешь? Откуда это всё пошло?

Винделор вздохнул, пар вырвался густым облаком, и он покачал головой, глядя на тропу, где сугроб лежал, как стена, что не пускает назад.

— Точно никто не знает, Илай, — сказал он, голос ровный, но с лёгкой насмешкой, как будто он устал от этих вопросов ещё в те дни, когда искал сестру. — Слухов много, да толку мало. Одни говорят, небо горело, и огонь всё пожрал — дома, города, людей, как мой сгорел. Другие — что болезнь пришла, выжгла всех, кто не спрятался, оставила только кости да пепел. Третьи шептали, что машины взбесились, убивали, пока не умерли сами — вроде той, что у фанатиков. Мать говорила, что люди сами себя сожгли, хотели больше, чем могли взять, и небо их за это покарало. Я не знаю, где правда, а где сказки — и не хочу гадать. Нам с тобой сейчас идти надо, а не прошлое копать — оно давно под снегом, как эти деревья.

Илай кивнул, потирая руки, что мёрзли даже в перчатках, и взгляд его скользнул к горизонту, где сквозь голые ветви проступили горы — тёмные, массивные, их вершины терялись в серой дымке, а склоны белели снегом, блестевшим под солнцем, как остатки старого мира. Винделор проследил за его взглядом, хмыкнул и сказал, голос стал чуть серьёзнее, но всё ещё с той же лёгкой насмешкой:

— Горы уже видны. Зимой через них идти — не самое умное дело. Снег глубокий, тропы заметены, да и лавины могут сойти — Мик не зря велел обойти. Лучше лесом, пока он нас держит.

Илай кивнул, отряхнув снег с плаща, и спросил, голос его стал тише, будто он боялся спугнуть тишину, что лежала вокруг:

— А всё-таки, Вин, ты никогда не думал про богов? Ну, хоть чуть-чуть? Мик говорил, они душу давали, а фанатики с их машиной… Может, в этом что-то есть? Что-то, что могло бы Марлен там держать?

Винделор вздохнул, пар вырвался густым облаком, и он покачал головой, глядя на горы, где тени ветвей плясали на снегу.

— Нет, Илай, не думал, — сказал он, голос ровный, но с тенью усталости, что проступала глубже морщин. — Слышал байки, да — старики у костров, караванщики, мать, когда укладывала меня спать. Одни говорили, что бог был один, большой, следил за нами, как пастух за стадом. Другие — что их много, и каждый за своё отвечал — за огонь, за воду, за снег. Кто-то шептал, что они ушли, когда мир сгорел, а кто-то — что их и не было никогда, просто сказки, чтоб ночи короче казались. Мать рассказывала, что бог любил людей, пока они не предали его, не сожгли всё, что он дал — я тогда не верил, думал, она меня пугает, чтоб я спал тихо. Всё это противоречит одно другому. Если бог один, то откуда взялись другие? Как они сделали этот мир или он уже был до них? Тут много вопросов и мало ответов, и я в это не лез — мне хватало ножа в руке да тропы под ногами. А ты что, верить хочешь после Мика?

Илай пожал плечами, глядя на снег, что осыпался с ветвей, и тихо сказал, голос его дрожал, как лист, что держится на последнем ветре:

— Не знаю. Просто… после Мика кажется, что в этом что-то есть. Что Марлен там, смотрит. Хочу верить, что она не просто умерла у меня на руках, а где-то ждёт — хоть в небе, хоть где-то ещё.

Винделор кивнул, но промолчал, взгляд его скользнул к горам, и тишина леса снова легла между ними, мягкая и тяжёлая, как снег под ногами. Они поднялись, закинув рюкзаки на плечи, и пошли дальше, шаги их хрустели в белом безмолвии, а лес лежал вокруг, бесконечный и пустой, лишь изредка прерываемый поваленными стволами, что торчали из сугробов, как кости старого мира, который Винделор оставил позади, когда его город сгорел.

— Не забивай себе этим голову, — сказал он. — В чём Мик был прав, так это в том, что ты должен жить так, чтобы самому было перед собой не стыдно. По совести. А если там, на небе, кто-то спросит, то пусть попробуют пройти твой путь сами и потом скажут, получилось ли у них по-другому.

Илай ничего не ответил. Он лишь вглядывался в снег под ногами, стараясь идти по уже протоптанным следам товарища. Однообразный пейзаж вокруг утомлял, но в этой монотонности было что-то умиротворяющее, будто лес давал передышку перед тем, что ждало впереди.

Внезапно тишину разорвал волчий вой — резкий, близкий, где-то справа, за стеной деревьев, что редели к краю леса. Илай замер, рука метнулась к винтовке, сердце заколотилось. Винделор остановился, прищурившись, нож уже был в его руке, лезвие блеснуло в слабом свете. Вой повторился, чуть дальше, и тень мелькнула в десяти шагах — серая, быстрая, глаза блеснули в полумраке меж стволов, но тут же ушла в лес, растворяясь в белой мгле. Винделор выдохнул, пар заклубился в воздухе, и он буркнул, убирая нож в ножны:

— Уходят. Добычу нашли, не нас. Пошли, не стой, а то ещё вернутся.

Илай кивнул, винтовка опустилась, но сердце ещё билось в горле, пока они шли дальше. Лес снова затих, оставив за собой лишь шорох снега да эхо воя, растворившееся в ветре, как призрак, что не успел их коснуться. Тропа вывела их к краю леса, где деревья редели, открывая поле — белое, бескрайнее, лежавшее под серым небом, как море, застывшее во льду, с лёгкими волнами сугробов, что ветер гнал по нему. Вдалеке, за полем, проступили очертания Тридцать второго — тёмные стены, низкие башни, дым поднимался тонкими струйками, теряясь в дымке. Город