Винделор. Книга вторая - Роберт Д. Митрин

Он пнул стул у стены — три ножки из тёмного дерева, что крошились от времени, сломались с хрустом, четвёртая, светлая и кривая, отлетела в угол, ударившись о бочку, что загудела, как похоронный звон. Он выхватил карту из рук Винделора, поднёс к очагу, где тлели угли, их жар лизнул бумагу, оставив чёрный след на краю, его пальцы дрожали, а голос срывался в крик:

— Хочешь карту? Сожгу её, вместе с твоей лачугой, с вашим вонючим городом! Всё, хватит!

Винделор схватил его за запястье, голос был твёрдым, как сталь:

— Хватит, Илай! Успокойся.

Роланд и его люди стояли в шоке. Такого поворота событий никто не ожидал. Саркастичные ухмылки давно стёрлись с их лиц. Во время погрома никто не осмелился даже шелохнуться.

Илай отпустил карту, Винделор забрал её, сложив в карман, а Роланд попятился к стене, его работники отступили, цепи и пруты валялись в снегу у входа. Илай сплюнул в угол, где угли шипели, и бросил саркастично, но без прежней ярости, голос его был усталым:

— Мелкие засранцы уже успели нас продать за пару монет.

Они вышли из лачуги, рынок встретил их шумом и вонью, но Илай замкнулся — его плечи опустились, шаги стали тяжёлыми, будто каждый весил больше, чем рюкзак за спиной, взгляд упёрся в снег, что хрустел под ногами, теперь уже не смешно, а глухо, как стук земли по крышке гроба. Грязь липла к сапогам, оставляя чёрные следы, ветер гнал клочья ткани вдоль прилавков, что топорщились рваными лоскутами, торговцы шептались, их голоса звенели злобой: «Смотри, сломался, как мы!» — но он их не слышал, его уши будто заложило тишиной, что давила сильнее, чем гул рынка. Усталость и отвращение легли на грудь, как ржавая цепь, что висела на шее Роланда, и он не заметил, как кузнец-механик, худой, с руками, что пахли маслом и сажей, вынырнул из толпы у прилавка с гнутыми шестернями, что блестели ржавчиной в слабом свете. Его пальцы, чёрные от грязи, скользнули к винтовке Илая, что висела на плече, и выдернули её с ловкостью крысы, что тащит хлеб из-под носа, ремень скрипнул, оставив след в снегу.

Винделор заметил — его взгляд метнулся к кузнецу, он шагнул вперёд, схватил его за запястье, вывернув так, что тот охнул, роняя винтовку в снег, её ствол звякнул о ржавый обломок, что торчал из сугроба, подняв облачко ледяной пыли. Голос Винделора стал холодным, как лёд под ногами, слова падали, как камни:

— Верни, или рука твоя здесь останется. Выбирай быстро.

Кузнец взвизгнул, его лицо побелело, пальцы дрожали, пока он поднимал винтовку, что теперь была покрыта грязью, её приклад оставил чёрный след на его куртке, и протянул её Винделору:

— Бери, бери, я не хотел!

Винделор вырвал её, отряхнул снег с приклада, что осыпался мелкими кристаллами, и протянул Илаю:

— Держи, не теряй.

Илай взял винтовку, но не ответил, его взгляд был пустым, как склад, куда заманил их Венс, пальцы сжали ствол, оставив следы грязи, и он молча пошёл дальше, шаги его гудели по рынку, что теперь казался серым пятном, где голоса сливались в гул, а лица — в тени, покрытые сажей и злобой. Они вернулись к лачуге Марты, её ветхая дверь скрипела на ветру, как старая песня, что никому не нужна, снег лежал у порога, смешанный с грязью, что стекала с крыши, проваленной и чёрной от сырости, капли падали с глухим стуком, оставляя пятна на досках. Кол, что подпирал стену, накренился ещё сильнее, его конец утопал в сугробе, будто устал держать эту рухлядь, а соседние дома с колючей проволокой стояли молча, их окна заколочены досками, что трескались от мороза, как глаза, что не хотели видеть этот город.

Илай вошёл первым, его шаги гудели по тёмным доскам, что скрипели под ногами, как жалобы, оставляя следы грязи, что тянулись за ним, рюкзак с глухим стуком упал у очага, где угли едва тлели, бросая слабый свет на стены, покрытые пятнами плесени, что пахли сыростью и дымом. Он рухнул на кучу тряпок у стены, их грубая ткань скрипела под ним, пропитанная запахом старого угля и мокрой земли, и уставился в потолок, где щели пропускали тонкие струйки снега, что оседали на его плаще, как пепел, что падал с неба «Тридцать первого». Винделор вошёл следом, его взгляд скользнул по Илаю, но он промолчал, ставя винтовку у стола, что был покрыт царапинами и следами старых пятен, оставленных чьими-то грязными пальцами. Марта подняла глаза от очага, её руки замерли над котелком, что шипел, выпуская пар, что пах хлебом и углём, и тихо сказала:

— Чай готов, садитесь.

Он не хотел ни есть, ни пить, ни говорить. Просто лежал, уставившись в потолок, где снег падал медленно, как пепел. Тот самый пепел, что падал, когда рушился «Тридцать первый». Тогда он думал, что впереди ещё есть что-то. Что есть смысл двигаться дальше. Сейчас же оставалась только пустота.

Илай не ответил, его взгляд остался в потолке, где снег падал медленно, как слёзы, что он не хотел проливать, а Винделор бросил, голос его был ровным, но тяжёлым:

— Он отдохнёт.

Марта вздохнула, её плечи опустились, и она отвернулась к очагу, где угли шипели, как этот город, что давил на Илая всей своей убогостью, оставляя его молчать в тени ветхой лачуги.

Глава 17

Глава 17.

Лачуга Марты была пропитана сыростью, будто само время здесь застыло, впитав в себя тлен и тоску. Запах прогорклого масла и старых тряпок, что свисали с верёвки у стены, смешивался с едким дымом от тлеющего очага. Сквозь щели в дощатых стенах тянуло холодом, и мартовский ветер, острый, как лезвие, шевелил серую пыль на полу. Очаг в углу едва теплился, его слабое пламя не могло разогнать промозглую сырость, а закопчённый котелок над огнём источал запах переваренной крупы — единственный признак жизни в этом ветхом убежище. Свет от огня не достигал углов, где громоздились обломки старой мебели, потрёпанные мешки и какие-то ржавые железки, покрытые паутиной. Всё здесь дышало усталостью, как и люди, собравшиеся в этом тусклом кругу света.

Илай сидел у очага, уставившись в огонь. Его лицо, осунувшееся от бессонницы, казалось высеченным из серого камня — неподвижное, но с глубокими тенями