Винделор. Книга вторая - Роберт Д. Митрин

Винделор остановился у порога, взгляд скользнул по башне, пальцы сжали нож. Это место стояло на страхе и деньгах — не защита, а клетка. В «Тридцать первом» башни не поднимались к небу — они врастали в землю, пуская корни в грязь, кровь, долги. Здесь не было вершины, только этажи, где каждый смотрел вниз, ожидая падения.

— Сердце, значит, — буркнул он, голос хриплый, как треск костра.

Илай замер рядом, дыхание сбилось, глаза блуждали по стеклу, отражавшему их троицу — тени, шагнувшие в пасть зверя. Нэн вошла первой, шаги её стихли, двери сомкнулись с глухим стуком, как крышка гроба.

Лифт загудел, поднимая их, стены, обшитые тёмным деревом, дрожали под гул механизмов. Винделор стоял, пальцы теребили нож по привычке, взгляд блуждал по стальным швам кабины. Он думал, как далеко шагнули жители «Тридцать первого» — машины поднимали их к небу, как когти, вырывающие добычу из земли. Глаза Илая, широко распахнутые, отражали металл, и в них Винделор видел пропасть: между этим городом, гудевшим сталью и стеклом, и дырами, что встречались прежде — ржавыми, утопающими в грязи и дымных кострах. Роскошь не грела. Город был перенаселён, суетливый, как зверь в агонии, выбрасывающий последние вздохи.

Кабина остановилась с лязгом, двери разошлись, выпуская их в коридор, где свет ламп тёк по стенам, обитым шёлком, мягким и душным. Пол гудел мрамором, резные узоры вились под сапогами, как следы мёртвых рук. Они замерли у двери из белого дерева — её покрывала роспись: горы богатств громоздились в тенях, весы качались над ними, холодные и равнодушные, дракон, чьи чешуйки блестели золотом, восседал на вершине, когти впились в сокровища. Винделор выдохнул, губы дрогнули — тот же дракон, что на монетах, смотрел с презрением, зная цену всему.

Дверь распахнулась с тихим скрипом, и перед ними раскинулся зал — мраморный, белый, как кости дракона, выбеленные временем. Пол, стены, потолок сияли холодным тоном. Люстра звенела хрусталём, свет резал глаза, отражаясь в золотых вазах, теснившихся вдоль стен. Фарфоровые сосуды с росписью — цветы, драконы, весы — стояли рядами, как стражи, подсвечники из бронзы отбрасывали тени, картины в тяжёлых рамах висели густо, крича о богатстве. Кресла и диваны, обитые бархатом, манили уютом, но воздух задыхался под тяжестью вещей, душный и мёртвый.

Они прошли через зал, шаги отдавались эхом, и остановились у длинного стола, где ужинала семья. Посуда звякала, запах жареного мяса и пряностей тёк над мрамором, густой и живой. Роскошь одежд слепила: шёлк, меха, золотые нити кричали о власти. Осанка была ровной, как высеченная из камня, надменность сквозила в каждом взгляде, в движении пальцев, лениво державших серебряные ложки.

— Нэн, — мужчина лет пятидесяти поднялся, голос тёплый, но с хрипотцой, выдававшей годы. Лицо резкое, с морщинами, осветилось радостью, но глаза остались холодными. — Как же я рад, что ты цела. Мои люди успели раньше проклятых Вайсов.

Семейство дрогнуло, тень прошла по лицам. Женщина, усыпанная украшениями — кольца, цепи, браслеты, не сочетавшиеся меж собой, — супруга Маркуса, сморщила губы, будто проглотила кислое. Двое сыновей, юные подобия отца, лениво ковырялись в блюдах, глаза сузились, пальцы замерли над мясом. Девочка лет десяти, в пышном белоснежном платье, шуршавшем, как сухая трава, сжала губы, глядя в тарелку. Имя Вайсов резануло их, как нож по стеклу.

Мраморный зал дышал холодом, несмотря на свет люстр. Маркус шагнул к Нэн, шёлковый плащ колыхнулся, он протянул руку, пальцы дрогнули на её плече.

— Присаживайся, дорогая, — сказал он, подтолкнув её к столу. — Представишь спутников? Выглядите вымотанными, точно степь вас выплюнула. Проклятые Вайсы, устроили охоту на беззащитную девушку.

Гости опустились на стулья, обитые бархатом, но руки замерли над столом. Посуда сияла серебром, мясо дымилось в соусах, пряности щекотали ноздри, но Нэн сидела неподвижно, взгляд блуждал по залу, острый и холодный. Илай стиснул кулаки под столом, дыхание сбивалось, Винделор напрягся, пальцы теребили нож, глаза выискивали яд в блюдах. Хозяева не замечали их теней — братья шептались, слова тонули в звоне ложек, обсуждая сделки. Супруга Маркуса, усыпанная золотом, звякавшим при движении, лениво отрезала мясо, взгляд цеплялся за мужа с лживым интересом. Девочка крутила золотую монету, свет отражался в её пустых глазах.

— Кушайте, не стесняйтесь, — настаивал Маркус, голос тёк, как масло, но звенела фальшь. Он махнул рукой, слуги в сером поднесли вино, плескавшееся в хрустале. — У вас был долгий путь. Спальни готовы, одежда чистая, всё за мой счёт. Не думайте о деньгах, вы в моём доме.

Он говорил долго, слова лились, как река, скрывающая камни: о благородстве Аласад, о сделках, звеневших золотом, о прибыли, росшей, как тени в ночи. Нэн поднесла ложку ко рту, мясо коснулось губ, Илай последовал, движения медленные, будто ждал разрешения жить. Винделор не шевельнулся, взгляд резал блюда, пальцы замерли на ноже — привычка, не отпускавшая, как тень прошлого.

Маркус замолчал, откинулся в кресле, свет люстры блеснул в его морщинах.

— Дорогая Нэн, — начал он, голос тише, но острее, как лезвие в бархате, — прости, я не помог твоему дому, когда вы тонули. Теперь всё иначе — ты под моей защитой. Скажи, знаешь, где твой отец? Конечно, знаешь. А знаешь ли, что у него есть бумаги, что сожгут Вайсов? Я хочу предложить сделку. Выслушай.

Он наклонился, пальцы сжали стол, глаза сузились, как весы, взвешивающие судьбу.

— Дай мне эти бумаги, — продолжил он, голос твёрже, — и, когда Вайсы рухнут, я верну вам всё и больше. Башня, склады, фабрики Вайсов — всё ваше. Ты займёшь их место, Нэн. Что скажешь?

Нэн замерла, ложка дрогнула, взгляд упал на стол, где мясо остывало. Илай поднял глаза, дыхание сбилось, пальцы теребили плащ — тень боли мелькнула в лице. Винделор прикрыл глаза, губы дрогнули, взгляд резал Маркуса, как нож, ждущий часа.

Маркус откинулся, пальцы сжали хрустальный бокал, свет блеснул в глазах, сузившихся, как весы.

— Как вы можете знать, — начал он, тень насмешки в словах, — в нашем городе пять семей режут друг другу глотки за власть. Не золото и не связи решают, кто выше. Здесь другая игра.

Он замолчал, взгляд скользнул к стеклянным стенам, где город тонул в огнях, и продолжил, вырезая слова: