Последнее фото - Ковальски Дмитрий

Если фотография хранилась в кармане, то она исчезла. Можно было обыскать кабинет. Но на такую удачу Николас рассчитывать не мог. Он уже дошел до двери, когда позади услышал слабый женский голос.

— Вы кто?

И черт его дернул обернуться со следами крови на лице.

Из письма Петра Алексеевича

Никогда бы не подумал, что жизнь моя, дорогая Елизавета Марковна, наполнится такими красками, при том что в основном кроваво-красного цвета. Но за меня не тревожьтесь, со мной все в порядке.

Прежде хочу сообщить Вам, что человек, прозванный Мастером, фигура достаточно пугающая. Он уверял нас в том, что слышит духов. И я, признаться, верю ему всем сердцем. Потому как тоже их слышал в момент нашей встречи. Пусть неразборчиво, но голоса эти принадлежали чему-то живому либо бывшему живым.

К тому же меня радует наше с писателем сотрудничество. Во-первых, он мне пообещал начать главу. Во-вторых, не сидел без дела, уже вечером он старался разыскать начальника почты, чтобы вписать его историю. Меня переполняет радостное предвкушение за будущую книгу. Если она выйдет такой же по мастерству, какой была первая, то вернет мне доброе имя в издательских кругах.

Весь вечер я только и думал о том, как вести себя в окружении благодарных слов и хвальбы. Правда, стоило мне лечь, как думы мои поглотил мрак. В ночной тишине, я отчетливо слышал шепот. Я понимаю, что моя фантазия иногда играет со мной злую шутку. Но именно из-за этого история Мастера никак не выходила из моей головы.

Всю ночь я не мог сомкнуть глаз. Я боялся того, что мы тревожим загробный мир и можем навлечь на себя беду. И, забегая вперед, скажу Вам, что тревога не была напрасной.

Утром следующего дня я не застал писателя в его кабинете. Настенька сообщила мне, что тот ушел на рассвете. Я надеялся, что он навестит меня в течение дня, но этого не случилось. Я провел день, прогуливаясь по улицам Санкт-Петербурга, и знаете, что понял? Этот город может быть красивым и благородным, если пожелает. Вот уже несколько дней мне везло с теплой и безветренной погодой. Хотя еще в понедельник я предполагал, что Петербург меня встретит дождем и ветром.

Вернувшись в квартиру Николаса, я познакомился со странным человеком. Хотя мне кажется, что иные просто не приходят к писателю. Звали его Михаилом Юрьевичем, и, как оказалось, мы виделись в приемной Мастера. Я, признаться, лица его не вспомнил. Но и он тоже.

Человек этот выглядел нелепо. Он сидел в кресле, болтал ногами и всячески донимал своими просьбами Настеньку: то чаю подать, то окно открыть либо закрыть — дует. В какой-то момент мне даже стало жаль бедную девушку. Я уже был готов вступиться за нее, как показался Савелий. Мрачный, точно грозовая туча.

Он отвел Настю в комнату, оставив нас наедине.

Михаил Юрьевич посмотрел на меня с подозрением. Почему я так решил? Так он сощурил глаз и ухмыльнулся. Да еще и водил челюстью из стороны в сторону. Жуткий тип.

Он спросил, верю ли я в призраков. Я ответил, что, возможно, верю, потому как обратного доказать не могу. Он улыбнулся и подскочил ко мне. Говорил о ночных кошмарах, преследовании и гибели какого-то человека. Но говорил сбивчиво, так что я больше ничего не понял. В конце он меня предостерег, чтобы я не лез в мир духов, иначе помру. Я ответил, что тревожить мертвых не собираюсь, и ни капли не обманул его. Он посмотрел на меня и, довольный собой, кивнул. Словно выполнил свой святой долг.

К этому времени показались Настенька и Савелий. Оба хмурые. Я разволновался, но видом не показывал. Настенька шепнула мне, что нужна моя помощь — Николай попал в беду. Я незамедлительно согласился, и мы тут же отправились на его спасение.

К моему сожалению, Михаил Юрьевич, оказывается, обладает уникальным слухом. Так что он поехал с нами. Настенька осталась одна, мы с Савелием переживали за то, что картина может ранить душу молодой девушки.

Дорогой мы молчали. Михаил Юрьевич пытался вывести нас на беседу, но у него не вышло. Савелия попутчик раздражал, и он даже не скрывал этого. Но мне просто было не до его болтовни. Я погрузился в мысли о том, что мог натворить писатель и будет ли его арест для меня хорошим оправданием.

Когда мы доехали до места, Михаил Юрьевич первым спрыгнул с кареты и невероятно быстро скрылся. Словно его и не было. Савелий, кажется, и не заметил этого. Но так даже лучше. Его компания могла испортить нам все дело.

В участке я познакомился с околоточным надзирателем — Лаврентием Павловичем. Лицо его показалось мне знакомым, но я так и не вспомнил, где нам доводилось видеться. Принял он нас в рабочей квартире, откуда следил за порядком своего участка.

Лаврентий Павлович оказался человеком строгих порядков. Он не говорил нам деталей происшествия, но уже тогда я сердцем чувствовал, что случилось что-то ужасное. Когда он спросил меня, знаком ли мне Георгий Александрович, я понял, о чем идет речь. Я вынужденно обманул его, хоть и сгорал внутри со стыда. Сообщил, что знаком с ним и не раз мы проводили время за душевными разговорами. Еще выдумал, что Георгий Александрович любитель Чехова. Проверить он бы не смог, а мне такие сведения сыграли на руку. Тогда Лаврентий Павлович сообщил мне трагические новости, от которых возник ледяной ком внутри. Но я быстро взял себя в руки.

А еще, поддавшись моему обаянию, поделился со мной собственными мыслями касательно убийства. Околоточный не верил, что Николас мог убить человека. Как он мне сказал: «У него глаза не убийцы». Я с ним согласился и сказал, что тоже не верю, ибо хорошо знаю Николаса Райта. Простите мне мой очередной обман.

Несмотря на это, как я ни упрашивал его отпустить писателя, он мне отказывал, ссылаясь на распоряжение руководства. Зато разрешил поговорить с писателем и даже проводил к нему.

Глава 10

Петр Алексеевич постучал в тяжелую деревянную дверь с железным засовом. Никто не отозвался. Он постучал кулаком, затем повернулся спиной и дважды ударил каблуком. С той стороны прозвучал голос:

— Простите, не могу открыть — занят!

— Это я, Петр Алексеевич.

— Отлично, — ответил Николас. — Как видите, писать у меня нет никакой возможности.

Петр Алексеевич был уверен, что в этот момент писатель улыбнулся.

— Мне нужно с вами поговорить.

— В этом наши желания совпадают, но, увы, как сообщил Лаврентий Павлович, я заперт до тех пор, пока сыщики не поймают настоящего убийцу либо не докажут, что убийца я!

Околоточный цокнул. Такие ответы ему не нравились, зато Петр Алексеевич удостоверился, что писатель невиновен.

Повисла тишина. Редактор копошился в своей памяти, словно в записной книжке, надеясь среди сотни знакомых фамилий отыскать нужного человека. Того, кто способен вызволить человека из тюрьмы. Как назло, никто не приходил на ум.

Петр Алексеевич повернулся к Лавру и показал на дверь.

— Ваше благородие, только на пять минут, справиться о здравии парня да выяснить, как ему помочь.

Казалось бы, простая просьба, но Лавр заворчал, запыхтел, посмотрел сначала на редактора, затем на дверь, потом снова на редактора и опять на дверь.

Закон не позволял ему удерживать людей в комнате его рабочей квартиры. Обычно она служила для пьяниц, которых вино толкало на глупые подвиги. Тогда Лаврентий Павлович запирал их до утра, чтобы те проспались. За что не раз слышал в свой адрес проклятия и угрозы, сменяемые словами благодарности наутро.

Вот и сейчас он мог отпустить писателя. Но что, если тот виновен в убийстве? Тогда агенты сыскной полиции обязательно донесут на него начальнику полицейского управления. Хуже всего то, что разобраться в этом деле поручили унтер-офицеру Фролову, самому бестолковому из всех сыщиков. Даже в такой ситуации Фролов решил действовать со следующего дня. Ему, видите ли, нужно внимательно изучить все детали. Так что с устного разрешения Фролова Лаврентий Павлович задержал писателя до утра, когда его заберут на допрос и снимут камень с его плеч.