Наследник двух Корон (СИ) - Марков-Бабкин Владимир

Вот я в Санкт-Петербурге. Место моего обитания так и не определено. Полтора месяца я сюда ехал. Вопрос о моей экспедиции был в повестке ещё раньше. Три недели я в столице Российской Империи. До сих пор не обозначен вопрос — а где же живёт будущий Цесаревич?

Они изволят думать.

Елизавета не хочет меня отпускать далеко, поэтому своего дворца у меня так и нет. Будет ли? Будет. Но, вот, когда?

Ладно, сегодня мы выезжаем в Москву.

Святое дело. Коронация.

Хрюшки поданы.

Даже боюсь представить себе «древнюю Москву без санкции соответствующих органов», как говаривал булгаковский Иван Васильевич. Там ведь реально полный разгром и пожар. Почти ничего известного мне по прежним будущим временам не существует. Кремль сгорел. Большая часть дворцов не построена. Унылый колхоз. Проходной двор за стенами и внутри Кремля. Что там из того, что я знаю? Ну, Успенский собор. Грановитая палата. «На Златом Крыльце сидели царь-царевич-король-королевич». И всё, по большому счёту.

Ну, вроде ещё Сенатский дворец, но, вроде не тот, что при мне. Или не он вообще. Или не построили. Не помню дат строительства.

Так это ещё не сгоревшая Москва года 1812-го.

Стабильный и унылый кошмар.

Душно.

Тесно мне тут и сейчас.

Разумеется, я не ехал с тётушкой в одной карете. Это в кино барышни едут в одной карете с молодыми людьми месяцами. Если что, то встали и в разные стороны «до ветра». Конечно, так было тоже, но не в случае с Царственной Особой. Женское путешествие имеет свою специфику, и мужчинам при сём действе делать нечего. Да и вымораживать тёплый возок каждый час — не дело. Холодно.

А возок, да, роскошен. Сам, как вагон, и лошадей вереница с поезд. Матушка-Царица знала толк в приятностях.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ — МОСКВА. 28 февраля (11 марта) 1742 года.

Тверь мы проехали.

Красиво. Чинно. Благородно.

Зима. Дорога накатана. С нами десятки возков и сотни всадников.

Квартирмейстерская служба на высоте. Теперь я понимаю, почему поездки Высочайшей Особы между столицами занимает меньше недели. Я из Киля до Потсдама «налегке» ехал дольше. А расстояние почти то же. Тётка гнала. Не тратила впустую время на всякого рода «лучших людей города». Кто смел тот на остановках показаться царице успел. Но особо к нам никого и не пускали. Выматывает дорога-то. Кости бы размять, поесть и выспаться. Не до того, чтобы поулыбаться, марафет навести да поторговать лицом. Местные понимали: царица устала, а тут они здрасьте, тут вам пожалуйте, тут то, тут сё, гори оно всё огнём. Ещё и голову дурню настырному снесёт. Тётка мила и отходчива, но попадать её под горячую руку не следует! Видел пару случаев в дороге. Все люди живы. Лошадей правда загнали немеряно. Хорошо, что я полку оставил своего Орлика.

Слава Богу я тут пока не Царь. Всё понимают кто я, но все не понимают, как официально ко мне относиться.

Я, вроде, и свой. Но, пока не свой, это точно.

Императрица держит меня при себе, но, именно что «держит».

Я рядом. Я пока не с ней.

Она улыбается мне.

Я улыбаюсь ей.

После парада тётушка меня и в полк-то всего пару раз отпускала. Пристроить Орлика, да посмотреть перед отъездом как он устроился. Ни в офицерское собрание, ни в Военную коллегию, ни в Адмиралтейство. Чувствую, что Императрица от чего-то меня оберегает, или не допускает. Я, собственно, в компании этих мужланов и не стремлюсь. Устал от таких же в Киле. Но, с другой стороны, если совсем не иметь опору на гвардию, то мои шансы уцелеть в этой игре весьма и весьма призрачны.

С одной стороны, мне торопиться и некуда. Двадцать лет царствования Елизаветы впереди. А, с другой, чёрт его знает. Я не знаю. Ни в коем случае я не должен…

Тру пальцами переносицу.

Кузьмич, где ты… Я с таким удовольствием выпил бы сейчас с тобой водки, протягивая свою стопку через очередного, препарированного тобой, покойника.

Устал. Серьёзно так устал.

Скоро Москва.

Ну, почти скоро.

Впереди всего-то двадцать лет царствования тётушки.

А потом… Я не знаю, что потом. Просто не знаю. Задушить себя гвардейским шарфом я, пожалуй, не дам, а там, как сложится. А пока я просто устал.

Всехсвятское. Завтра въезжаем в Москву.

Не хочу ничего.

Третий месяц бесконечной гонки.

Три года почти.

Я столько лет был в командировках и экспедициях. Порой очень странных и весьма нервных. Но, вот так, я не уставал никогда.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ПЕТЕРГОФСКАЯ ДОРОГА. «КРАСНЫЙ КАБАЧОК». 28 февраля (11 марта) 1742 года.

Отто неспешно поглощал поданный ему брюквенный айнтопф, точнее русскую импровизацию на тему этого супа. Он бы заказал и второе, но денег было мало, а эта густая похлёбка «из всего что было», да ещё и со свининой, была тем что надо. Четыре недели, проведённые им Ропше в карантине, сильно его укрепили, но он не успел застать в Санкт-Петербурге русскую Императрицу и своего герцога, будь ему неладно! Бросил его мальчишка со считанными грошами. Хорошо ещё на дорогу в Москву оставил для него у Корфа деньги. Если на «сидеке» ехать, то хватит, но ведь ему быстрее надо. Да и есть не эту вот бурду хочется. В кости бы кого обыграть. Но, боязно. Здесь Карла Петера Ульриха нет, не защитит и не откачает никто. А рука ещё болит. А если его обыграют? Пешком в Москву идти? В марте? Без шубы? Даже не смешно.

— Любезный, — какой-то щёголь оторвал Брюммера от грустных мыслей, — можно разделить с вами стол и мою трапезу?

Можно. Кто же против поесть за чужой счёт. А то эта бурда уже в горло не лезет. Но, с чего гость такой добрый? Не к добру это!

— Садись, — кротко ответил Отто.

— Гранд мерси, — поблагодарил гость присев.

Француз? Вот же пронырливое племя. После Потсдама больно вспомнить.

— Любезный, принесите мой заказ, и моему товарищу того же, — обратился он к половому.

Служка исчез так же мгновенно как появился.

— Меня зовут Жак-Жоакен Тротти, шевалье, — представился француз.

— Отто фон Брюммер, — ответил голштинец.

Он уже понял кто подсел к его столику и не очень был этому рад.

А напрасно. Хороший глинтвейн, солонина, рулька по-берлинский с грибами и прочие заливные способны растопить любое недоверие. Если, конечно, правильно с ними зайти и правильно поговорить. А маркиз де Шетарди был мастак в говорении.

Через два часа французский посланник знал всё о случае в Потсдаме. Сержа жаль. Его клинок не подвёл, но темперамент погубил. Фон Брюммер же похоже шкатулки и не видел. Значит она сразу досталась лечившему обоих царевичу. Это плохо, но о том, что было в конверте знал только сам де Шетарди. Серж был честным курьером. Комбинация сорвалась, но партия не проиграна. Опрометчиво герцогу Голштинскому было оставлять своего человека без денег. Теперь за небольшой пансион этот швед будет за своим государем следить, извещая де Шетарди «только о важных встречах и намерениях».

В этом нет умаления дворянской чести. Из рук маркиза брал не только лейб-медик Лесток, брала сама Императрица! А потом надумала по счетам не платить. Опрометчиво ведут себя Романовы, опрометчиво. Но теперь, имея своих людей и при потенциальном наследнике, и при Елисавете, ему легче будет их стравить. Не завтра. Позже, в конце концов именно для этого он в Россию и приехал.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. ПРЕДДВЕРИЕ МОСКВЫ. 1 (12) марта 1742 года.

Вот и добрались! Тверская-Ямская слобода, за ней Камер-Коллежский вал и Первопрестольная!

Как же она устала от этой дороги! Пять дней! Целых пять дней! С остановками только на ночлег, да по случайной надобности. Впрочем, чего бурчать? Когда она ездила в столицу из здешнего своего Покровского она зимой бывала и десять дней ехала, и двенадцать. Пространства России огромны и нет силы их быстрее тройки проскочить.